Татьяна Русакова - Фея Бориса Ларисовна [Повесть]

— Лутиков, открой глаза, а то с лестницы упадёшь!

Они и вправду уже до лестницы добрались! Юнька повеселел немного и с опаской оглянулся на кабинет директора. Стоявшие у дверей старшеклассники засмеялись: они-то поняли, почему Юнька зажмурился. Лутиков взглянул на них с презрением. Он приободрился и дальше уже спокойно шёл. Только головой крутил от любопытства: куда же Вера Васильевна его ведёт?

Она привела его в актовый зал. Лутиков снова оробел немножко. С Еленой Сергеевной и с классом он только три раза здесь был. А главное, Юнька совсем не понимал, зачем сюда? Кабинет директора — и тот был понятнее. Вера Васильевна сразу на сцену прошла. Лутиков переминался у входа.

Вера Васильевна отдёрнула тяжёлый занавес, и Юнька увидел рояль. Он и раньше его видел. Ребята в прошлый раз даже бряцали по клавишам — баловались. Но сегодня всё было по-другому. Вера Васильевна провела рукой по полированной крышке так, словно инструмент был живой. И Юнька готов был поклясться, что рояль тихонечко вздохнул, как будто обрадовался, что наконец её дождался.

Тут Вера Васильевна впервые посмотрела на растерянного Лутикова.

— Как ты думаешь, Юний, музыка — это важно? — спросила она.

Честный Лутиков пожал плечами. Он никогда об этом не думал. Но мама как-то сказала, когда Юнька в школу вставать не хотел, что сегодня легкие уроки — музыка и физкультура. И он с ней в общем-то был согласен. Музыка — это тебе не математика. Она так, для общего развития.

— Помнишь, на классном часе Елена Сергеевна вам рассказывала о войне и блокаде Ленинграда? — спросила Вера Васильевна.

Лутиков кивнул.

— А что ты запомнил? — поинтересовалась Вера Васильевна. Голос у неё сейчас был совсем не строгий, но Юнька насупился. Он не понимал, к чему этот экзамен.

— Там… есть было совсем нечего, — нехотя ответил Лутиков. — И бомбили часто…

— Молодец, запомнил… — Вера Васильевна задумчиво кивнула. — Голод был такой, что люди падали от слабости и умирали прямо на улице. Зима, мороз, бомбёжки… — Она замолчала на мгновение, будто видела то, о чём рассказывала. — В домах было совсем холодно. Почти всю мебель давно разломали и сожгли в печках, чтобы согреться. И жила в блокадном Ленинграде вместе со своей мамой одна девочка. И был у них рояль.

Юнька моргнул и посмотрел на рояль другими глазами. А что, он большой, дров много выйдет! А потом Лутиков взглянул на Веру Васильевну и заметил, как та чуть усмехнулась уголками губ, но не весело, а, наоборот, очень грустно.

— Нет, Лутиков, они его не сожгли. Они просто не могли так поступить. Потому что каждый день ровно в девять часов девочка садилась за рояль и начинала играть. Она не слышала гудков, которые предупреждали о том, что надо спрятаться в бомбоубежище. Однажды бомба упала так близко, что вся комната содрогнулась. Из окон вылетели стёкла, и погас свет. Но девочка всё равно продолжала играть в полной темноте.

— Она что, совсем не боялась? — недоверчиво спросил Лутиков.

Вера Васильевна улыбнулась. Она спустилась со сцены, положила руку Юньке на плечо и сказала:

— Я думаю, когда она играла, она просто была не там.

— Как это?

— Понимаешь, музыка — это ведь не просто ноты. Это жизнь. Не та, которую видишь глазами, другая…

И когда девочка играла, то жила в этой другой жизни и забывала о войне, о смерти. И те, кто прятались от бомбёжек в подвале и слушали, как она играет, — забывали тоже.

Юнька молчал. Он думал. Какая такая другая жизнь?

Лутиков быстро взглянул на Веру Васильевну: может, разыгрывает? Но та смотрела серьёзно, не улыбалась.

— Скоро звонок, — сказала она, — беги в класс, а то на урок опоздаешь.

Юнька попрощался и вышел. Он брёл один через всю школу и думал о той девочке, которая не боялась бомб и играла в темноте. Она, наверное, была очень смелая. Он бы с такой дружил. А потом Юнька вдруг понял, что не спросил главного, и понёсся назад, в актовый зал.

Вера Васильевна ещё была там. Она сидела за роялем, но не играла. Руки её лежали на коленях. А лицо было такое усталое, что Юнька испугался.

— Её не убили? — спросил Лутиков срывающимся после быстрого бега голосом.

Вера Васильевна понимающе улыбнулась и покачала головой.

— А как её звали?