Евгений Морозов - Как росли мальчишки

И тогда Валька, наверное, скажет:

— Зря я его не замечала.

И взгрустнёт. И, может быть, мы с нею встретимся. И будем ходить по земле вместе.

Но тут же я вспомнил разженихавшегося Лёньку. Его дорогие подарки. Ещё на майском празднике заголубели бусы на тонкой Валькиной шее. Они очень шли к её глазам. А редкая брошь? Она загоралась на выходном Валькином платье, как звёздочка. Лёнька зря времени не терял — знал, что девчонки любят красивое. А эта его хитрющая мать… Её лисий голосок:

— Валентинушка, и в кого ты такая?

— В папку, наверное.

Валька Ларина доставала из новенького комсомольского билета довоенный снимок отца. Он был совсем маленьким, этот снимок, паспортным, но ошеломлял. И Лёнькина мать смотрела на него и бледнела. И ей не верилось, что война могла так изувечить человека.

Частенько Лёнькина мать приглашала:

— Идём, Валентинушка, чайку попьём.

И это гостеприимство, привораживало Вальку к Коновым-Сомовым. Может, чудодейственно влиял на неё зелёный чай, который Лёнькин отчим привозил из дальних командировок. Тётя Настя Ларина была малограмотная женщина, но и она сказала дочери:

— Смотри, Валька, не прогадай! Не нравится мне жених твой. Да и рано тебе ещё ходить к ним в гости.

Но как отказать Глафире Андреевне — так Валька звала Лёнькину мать, — если та просит.

А за чаем были беседы. Уж Лёнькина мать умела беседовать. Скучающие зелёные глаза её уводили думы куда-то в прошлое.

— Я всё одна. Муженёк в командировках. Сыночек сторонится меня.

Лёньку на время чая выпроваживали в другую комнату — нечего женский разговор слушать. И это льстило Вальке: она чужая, а ей доверялось больше, чем сыну. Вообще Глафира Андреевна неглупая, с ней было интересно.

— Досталось мне воспитание сынка, Валентинушка, — часто жаловалась она. И зажимала чистыми пальцами серьги на ушах. И протяжно вздыхала:

— Полжизни унёс.

Валька была простоватой по молодости и возражала:

— Что же тут трудного? Он как все рос.

Впрочем, ей, нашей сверстнице, так и казалось.

Но Лёнькина мать отрицательно качала головой.

— Нет, не как все.

И исповедовалась. В конце-концов, ей перед кем-то надо раскрыться.

— Сначала я оторвала его от этой старухи Коновой.

Глафира Андреевна знала, как больно было сыну. Но другого выхода не нашлось — не терять же Лёнечку.

— Больше месяца выл он день и ночь, — вспоминала она. — А потом сделался мяконьким. И я начала лепить из него своё дитя.

Глафира Андреевна безжалостно улыбнулась — отчего золотые коронки её хищно сверкнули. Вальке сделалось не по себе. И она невольно спрятала взгляд под стол, точно размышляя: говорить — не говорить?

— Впрочем… — Глафира Андреевна сделала паузу. Потом продолжала: — Ремень и страх сделали своё дело. Особенно помог чулан — там крысы скреблись. Лёнечка их как огня боялся. — Глафира Андреевна опять так же нехорошо улыбнулась. Задумалась.

— Короче, на всё шла. Ради добра ему. Кое-что, конечно, не удалось. Например, не смогла спрятать Лёнечку от этих уличных мальчишек. Они научили его врать, тащить всё из дому.

«А так ли? — подумала вдруг Валька. — Ведь от боязни врут. От боязни». Но промолчала. Тут же вспомнила: втайне Лёнька ненавидел мать. За глаза рассказывал такое… Обманывал на каждом шагу. И при чём тут мальчишки… Да и сама Глафира Андреевна будто подслушала её мысли. Выдохнула:

— Не любит он меня.

В следующий раз за чаем она вспомнила это признание. И оправдалась.

— Всех не любят за горькое лечение. Однако я Лёнечку спасла. Что толку: Грачёва Катерина и Малышкина мать лупили своих… — И криво улыбнулась: — Они-то лупили, а дети остались прежними. И пришлось их отдать на завод, чтобы ворами не стали.

Валька отлично знала, почему мы пошли работать на завод. Многим поселковым жилось трудно. Однажды она набралась смелости и выпалила:

— А Лёнечка у вас трусишка, Глафира Андреевна. Вы не знаете, почему?

— Видишь ли, Валентинушка… — Лёнькина мать помрачнела. И, будто, озябнув, запахнулась в свой бархатный халат. Начала разговор о другом.

— Нет трусов… Просто есть разумные люди. — Голос её сорвался. — Они всегда умеют извернуться в жизни. Вот Лёнечкин отчим уберёгся от фронта — и целёхонек. А жить с таким как хорошо.

И Глафира Андреевна притворно засмущалась. Положила мягкую руку Вальке на плечико.

— И ты не пропадёшь, если поженитесь с Лёнечкой. Вспомнишь тогда меня.

Но, уходя в тот день от Коновых-Сомовых, Валька поняла иное. Сгубила в какой-то мере Глафира Андреевна Лёньку. И ей вдвойне стало жаль парня. Лёнька же привязался к Вальке искренне. И что уж скрывать: без неё никуда ни шагу.