Евгений Морозов - Как росли мальчишки

Следователь, к которому привели их, поочерёдно гладил то белые, то чёрные кудри на спинках и грустно вздыхал. И так же грустно, как все серьёзные люди, улыбался: жизнь, спасённая на земле, всякая радует.

И потому следователь спросил Максимыча, что стоял позади у окон своего барака:

— Как же быть?

Максимыч чесал седую голову под фуражкой и с минуту молчал. Потом посоветовал:

— Может, отписать, дескать, не подтвердилось. И следствия не вести.

Приезжий не ответил. На другой день Максимыч провожал его к шоссе, где можно было перехватить попутную машину в город. И когда эта машина остановилась, долго тряс следователю руку.

А после долго смотрел вслед убегающему пылящему грузовику. И вдруг, откинув со лба милицейскую фуражку, вытер ладонью обильный пот.

Ягнятки пока оба жили у нас, хотя и считались один, беленький, — Грачёвых, а чёрненький — моим.

Глядя на них, Лёнька обиженно говорил нам с Колькой:

— Вы обманули меня.

Но мы обещали:

— Вот вырастут они. Объягнятся. И мы подарим тебе по ягнёнку.

Лёнька всегда выгадывал. И согласно кивал рыжей головой. И глаза его загорались:

— Ради двух сразу стоит обождать.

Но надежда его не сбылась: оба ягнёнка оказались баранами.

Когда мы убегали купаться на лесное озеро, матери кричали вдогонку:

— Смотрите, осторожно! Утонете — домой не приходите.

Нелепый наказ, но его повторяют все матери. И, наверное, повторяли веками. Радели за своё потомство. На этом стоит жизнь.

Впрочем нашим матерям некогда было за нами следить. Послевоенные годы. Отец только у Лёньки. И то не отец, а отчим. Но зато детишек что у нас, что у Грачёвых — по трое.

Матери работали по двенадцать часов в сутки на заводе, и дома дела: огороды, скотина. Без коровы или хотя бы без коз жить было трудно. Да ещё и мы росли такие непутёвые.

Заманивала нас зелёная улица. Или лесное озеро. Или нападала ещё какая-нибудь страсть. Но обо всём по порядку.

Итак, озеро. Оно было летним праздником, который не обойдёшь. И лежало в низине, как в блюдечке. На берегу жил лесник Портянкин. А вокруг обступал лес. У самой воды росли ветлы, под ними — зелёные камыши, но чаще — крапива.

Местами в эту зелень вклинивались илистые наносы, и тут, на отмелях, мы и купались, и загорали.

А взрослые и те из нас, кто постарше, облюбовали противоположный обрывистый берег с омутами и чистой водой.

В жаркие дни озеро кишело ребятишками, что муравейник. И откуда нас набиралось столько? И у каждой ватаги свой бережок, который никто из посторонних не имел права занимать.

На нашем бережке даже была заметка: белые пятна на сероватом иле.

Как-то в апреле, когда мы ещё не открывали купальный сезон, Колька Грач сказал, что ему надоело быть смуглым. Или «грязным», как его дразнили старшие. И он тоже хочет стать белым, как я. Как Лёнька, стать ему не хотелось: у него по всему телу конопушки, будто от мух.

Ну, а раз Грач захотел, ему надо помочь. И мы начали думать, как это сделать. Конечно, знали, тут уж мылом или мочалкой не отмоешь — это он и сам ещё зимой в бане пробовал — и применить надо что-то другое.

И вдруг Лёнька вспомнил.

Его мать достала какие-то порошки — хлорку, добавляет в кипяток и отбеливает бельё. И эта хлорка за каких-нибудь пять минут отъедает даже чернила.

— Даже чернила! — удивился я.

А Грач серьёзно сказал:

— Подойдёт.

И вот на озере мы отмывали Кольку. Поочерёдно макали в этот порошок мочалки и натирали ему спину, живот, ноги. Потом мягкой озёрной водой сгоняли пену.

И поначалу нам показалось, что помогло. И Колька был уже не смуглый, а красный, точно огненный. И хрустел зубами. Наконец признался, что сильно жжёт. И, чтобы стало легче, мы посоветовали ему залезть в озеро.

Вода была жутко холодной и, наверное, помогла бы, если бы Колька сразу же не замёрз и не выскочил.

Мы вели его домой под руки, а перепуганный Лёнька ещё успокаивал, что всё пройдёт, что порошок дефицитный, а значит — надёжный.

Но Кольку всё равно положили в больницу. И долго лечили. И врач оказал его матери, что ладно хоть мы мало старались, могло быть хуже. Впрочем, теперь мы это и сами видим, так как Грач получился не совсем отмытый, какой-то пёстрый, розово-смуглый и смешной.

А домыть его было боязно.

…Сегодня нам предстояло выдержать ещё одно испытание. Мы пришли на свой бережок и сразу же увидели: местечко заняли. Позади илистого наноса, на сочной крапиве, стояла чёрная легковая автомашина. Колёса чуточку провалились в мягкий грунт, а рядом старая ветла уронила на неё тень. Эта же тень дотянулась и до меченого бережка, где очкастый худой мужчина и толстая огромная женщина расстелили скатерть. И разложили всякие лакомства: колбасу, торт, консервы. Над всем возвышалась бутылка шампанского с серебристой фольгой на горлышке.