Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Мне все равно, что она приказала, – прервала его Вайолет. – Она чересчур переменчива и ненадежна, чтобы вызволить нас из создавшейся ситуации, она такая же, как ее отчим и как брат! – Старшая из Бодлеров сунула руку в карман комбинезона и достала газетную вырезку, которую взяла в гроте. При этом она задела рукой баночку с васаби и вздрогнула: ей так захотелось, чтобы сестра выздоровела и смогла использовать японскую приправу в каком-нибудь кушанье. – Послушай, что я прочту, Клаус!

– Не буду слушать! – шепотом огрызнулся брат. – Может быть, Фиона права. Может быть, нам не следует колебаться, да еще в такой момент! Если не найти противоядия для сестры, она может погибнуть! Колебания только все ухудшат.

– Будет хуже, если заводить двигатели, вместо того чтобы вместе с Фионой искать противоядие, – продолжала твердить свое Вайолет.

Но в эту минуту оба они увидели нечто такое, отчего поняли, что хуже быть уже не может и оба они не правы. Им не следовало заводить двигатели и запускать «Квиквег» и не следовало помогать Фионе в ее исследованиях, а также не следовало спорить друг с другом. Бодлерам да и Фионе следовало замереть на месте, стараясь не производить ни малейшего шума, и, вместо того чтобы смотреть на водолазный шлем, где томилась отравленная ядовитым медузообразным мицелием Солнышко, им следовало смотреть на экран гидролокатора или в иллюминатор, глядевший в темную глубину пещеры. На зеленом экране светилась буква «К», символизирующая «Квиквег», но это была еще одна вещь, которую, как мы выше говорили, трудно увидеть, поскольку это же самое место занимал другой зеленый светящийся символ. А за стеклом иллюминатора виднелось множество небольших металлических трубок, они кружили по воде, выпуская тысячи и тысячи пузырьков, и в центре, где трубки сходились, зияла огромная дыра, похожая на гигантский голодный рот – рот осьминога, готового поглотить «Квиквег» и остатки его команды. Изображение на экране локатора было, само собой разумеется, глазом, а в иллюминаторе была видна субмарина, но и то и другое, как знали дети, означало одно: Граф Олаф. А уж это было хуже некуда.

Если вы подумываете, не начать ли преступную жизнь – а я решительно надеюсь, что это не так, – то для успеха вам, как и всякому злодею, требуется соблюдать целый ряд условий. Прежде всего следует относиться с преступным пренебрежением к остальным людям, грубо разговаривать со своей жертвой, не обращать внимания на мольбы о пощаде и даже, если вздумается, вести себя агрессивно. Кроме того, преступник должен обладать злодейским воображением, чтобы на досуге вынашивать разные злодейские планы для поддержания своей преступной карьеры. Злодей подбирает себе небольшую группу или отряд негодяйски настроенных личностей, которые готовы служить ему в качестве его личных приспешников. Преступник должен к тому же выработать особый злодейский смех, который знаменовал бы собой торжество очередного злодейства и одновременно запугивал оказавшихся рядом людей без преступных наклонностей. Всеми этими качествами преуспевающие злодей или злодейка должны обладать в полной мере или же отказаться вообще от преступной жизни и постараться вести жизнь добропорядочную, чистую, исполненную доброты, что гораздо труднее, хотя и благороднее, но далеко не так увлекательно.

Граф Олаф был, разумеется, превосходным злодеем, что в данном случае означает не «злодей, обладающий рядом превосходных качеств», а «исключительно искусный в своих преступных деяниях». Бодлеровским сиротам это стало ясно уже вскоре после того ужасного дня на Брайни-Бич, когда они услышали про страшный пожар, с которого и начались их дальнейшие несчастья. Но когда «Квиквег» засосало в пасть олафовской ужасающей субмарины-осьминога, сиротам подумалось, что Олаф за тот недолгий период, пока они его не видели, достиг еще больших высот негодяйства. Он неоднократно доказывал свое, характерное для злодеев, пренебрежение к жизни других людей – начиная со злодейских убийств бодлеровских опекунов до пристрастия к поджогам, иначе говоря, страсти сжигать дома независимо от количества находящихся внутри людей. Однако дети ощутили, что это олафовское пренебрежение еще усилилось, когда «Квиквег» вплыл в зияющую пасть и его начало швырять из стороны в сторону, поскольку механический осьминог изображал глотательные движения. Вайолет и Клаус и, разумеется, Фиона хватались за что попало, стараясь удержаться на ногах, а кают-компания накренялась то в одну, то в другую сторону, так что Солнышко болталась в шлеме, как арбуз в стиральной машине. Граф и раньше проявлял свое, типичное для злодеев, воображение в целом ряде случаев – начиная с подлых планов кражи бодлеровского состояния и кончая гнусными умыслами похищения Дункана и Айседоры Квегмайр. Но сейчас дети глядели в иллюминатор и видели, что дьявольское воображение Олафа проявилось самым необузданным образом, когда он отделывал свою жуткую субмарину: «Квиквег» переваливался по грохочущему туннелю, почти такому же темному и зловещему, как грот Горгоны, но каждый дюйм металлических стен туннеля был покрыт жуткими светящимися глазами. Графа всегда сопровождало сборище приспешников, состоящее из членов его прежней театральной труппы (многих, правда, уже недоставало), а также из нескольких работников Карнавала Калигари, но сейчас, как отметили сироты, он заманил много новичков. Когда туннель сделал поворот и перед глазами старших Бодлеров промелькнуло огромное помещение, они увидели множество людей, которые гребли длинными металлическими веслами, приводя в движение страшные металлические щупальца осьминога. Но что хуже всего – когда «Квиквег» наконец дернулся и остановился и Вайолет с Клаусом выглянули в иллюминатор, стало ясно, что негодяй, видимо, все последнее время тренировался и теперь его злодейский смех сделался сверхгнусным и еще более театральным, чем прежде.