Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Кит Сникет. – Голос у Солнышка звучал приглушенно от удивления.

– Да? – отозвался чей-то визгливый и скрипучий голос, иначе говоря, раздражающий и печально знакомый.

Из-за книжного куба выступила фигура, башня из Бодлеров повернулась к ней лицом, и Солнышко, глядя на нее сверху, нахмурилась. Личность, стоявшая перед ними, тоже носила длинное, достигавшее щиколоток платье, промокшее и измятое, но не красное, а оранжевое и одновременно желтое, и краски эти переливались по мере того, как фигура подходила все ближе и ближе. На ней не было перчаток, но сооруженная на голове прическа из водорослей напоминала длинные волосы, они спадали безобразным образом на спину, и хотя живот у этой личности был толстый и круглый, толщина и круглость казались странными и неубедительными. Да и было бы совершенно ненормальным, если бы живот был настоящий, так как, судя по лицу, это была не женщина, а среди мужчин крайне редко случается беременность. Хотя, например, морской конек время от времени рождает себе подобных.

Но эта личность, подступавшая все ближе и ближе к высящейся башне из Бодлеров и бросавшая злобные взгляды вверх на Солнышко, разумеется, не была морским коньком. Если странный книжный куб сулил беду, то появившийся человек олицетворял собой коварство, а коварство, как это уже часто случалось, носило имя Граф Олаф. Вайолет с Клаусом во все глаза глядели на негодяя, Солнышко же глядела во все глаза на Кит, а потом все трое детей уставились вдаль и увидели островитян, которые тоже заметили странный предмет и теперь направлялись в их сторону. И наконец бодлеровские сироты поглядели друг на друга и задали себе вопрос: так ли уж далек от них раскол и не проделали ли они столь длинный путь лишь для того, чтобы опять столкнуться лицом к лицу с бедами и людским коварством?

На этом этапе вы, наверное, уже научились узнавать горестное клеймо горестной истории бодлеровских сирот. Под словом «клеймо» подразумеваются некие отличительные приметы, как, например, пышная пена и громкое хлюпанье – характерные признаки корнеплодного пива, а закапанные слезами фотографии и громкое хлюпанье – характерные признаки разбитого сердца. Бодлеры, которые, насколько мне известно, не читали своей горестной истории, хотя и были непосредственными ее участниками, ощутили некоторое подташнивание, когда увидели толпу островитян, которые приближались к ним с разнообразными предметами в руках, найденными во время поисков штормовой добычи. Получалось, что, едва дети оказались в новом для них непривычном доме, Граф Олаф готов был снова одурачить всех очередным маскарадом и Бодлерам опять грозила серьезная опасность. Даже то, что длинное одеяние не доходило до щиколотки и не прикрывало татуировки в виде глаза, нимало его не заботило, поскольку островитяне, отрезанные от мира, ничего не ведали об этой общеизвестной отметине и одурачить их было легче легкого. Однако, когда поселенцы подошли еще ближе к книжному кубу, на котором лежала без сознания Кит Сникет, история Бодлеров стала вдруг развиваться вопреки ожиданиям, и выражение это здесь означает «девочка, которая им встретилась первой на прибрежной отмели, мгновенно узнала Графа Олафа».

– Это Олаф! – крикнула Пятница, обвиняюще указывая пальцем на негодяя. – С чего это он одет как беременная женщина?

– Я одет как беременная женщина, потому что я и есть беременная женщина, – пропищал Граф Олаф измененным голосом. – Меня зовут Кит Сникет, и я без конца разыскивала этих детей.

– Вы не Кит Сникет! – закричала миссис Калибан.

– Кит Сникет вон там наверху, на книгах, – негодующим тоном возразила Вайолет, снимая Солнышко с верхушки куба. – Она – наш друг, она то ли больна, то ли ранена. А это Граф Олаф, и он вовсе не наш друг.

– И не наш, – заявила Пятница, и среди колонистов послышался одобрительный гул голосов. – Если даже вы подложили что-то под платье и сделали нашлепку из водорослей на голову, это не значит, что вас нельзя узнать. – Она села на деревянный ящик, который принесла с собой. – Надеюсь, он вас не растревожил. Я недвусмысленно дала ему понять, чтобы он убирался отсюда.

Граф Олаф бросил злобный взгляд на Пятницу, но тут же отвернулся и попробовал воздействовать на других островитян, применив свои коварные приемы: