Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Возможно, но это не повод убегать, – сказала судья.

Граф Олаф огрел бывшую соседку презрительным взглядом и повернулся к Бодлерам.

– Ну и пусть себе горит, как свечка, если ей так хочется, – сказал он, – а нам пора отправляться.

Судья Штраус глубоко вздохнула, а потом шагнула вперед и положила руку на кошмарную деревянную фигуру на носу лодки, словно собиралась затащить все судно обратно на крышу.

– Иногда говорят, что дети из разрушенных семей самой судьбой обречены на преступное будущее, – сказала она сквозь слезы. – Пусть ваша судьба будет совсем не такая, Бодлеры.

Клаус стоял у мачты, привязывая снасти.

– У нас нет другой семьи, кроме нас самих, и другого дома, кроме этой лодки, – сказал он.

– Все это время я следила за вами, – сказала судья, крепче сжимая пальцы на деревянной фигуре. – И вам постоянно удавалось ускользнуть от меня – с того самого мига, когда мистер По увез вас из театра в своей машине, до того момента, когда Кит Сникет провезла вас в такси через живую изгородь. Я не отпущу вас, Бодлеры!

Солнышко шагнула к судье, и на секунду старшим Бодлерам показалось, будто она собирается вылезти из лодки. Но она лишь взглянула в полные слез глаза судьи и улыбнулась ей печально-печально.

– Чао-какао, – сказала младшая Бодлер, открыла рот и укусила судью в руку. С криком боли и досады судья Штраус разжала пальцы, и здание снова содрогнулось, свалив судью с ног, а лодку с крыши в то самое мгновение, когда часы отеля «Развязка» пробили в последний раз.

«Не так! Не так! Не так!» – трижды пробили часы, и трое Бодлеров с криком устремились навстречу морским волнам, и даже Граф Олаф завопил: «Мамочка!» – поскольку на один ужасный миг им показалось, что удача отвернулась от них окончательно и что сейчас лодка разобьется в щепки из-за силы тяжести. Но тут Вайолет отпустила грязные простыни, и в небо взвился парашютный тормоз, похожий на очередной клуб дыма, а Клаус повернул парус и поймал ветер, и лодка перестала падать и начала парить, словно птица, поймавшая восходящие потоки воздуха и решившая дать крыльям отдохнуть, особенно если она устала, так как долго несла тяжелый и важный груз. Несколько секунд лодка плыла по воздуху, словно ковер-самолет из волшебной сказки, и Бодлеры, несмотря на ужас и панику, не могли не восхититься при мысли о том, как чудесно они спаслись. Еще на один ужасный миг, когда лодка плюхнулась в воду, им показалось, что сейчас они утонут, как утонул в пруду Дьюи Денуман, унося с собой все тайны своего подводного каталога и оставив любимую женщину беременной и отчаявшейся. Но тут парус развернулся, фигура на носу выровнялась, и Олаф поднял лопатку и вручил ее Солнышку.

– Давай греби, – велел он и загоготал, сверкая глазами. – Ну вот, сироты, наконец-то вы в моих руках, – заявил он. – Мы с вами в одной лодке.

Бодлеры поглядели сначала на негодяя, а потом на берег. На миг им захотелось прыгнуть за борт и вплавь добраться до города, чтобы оказаться подальше от Олафа. Но когда они поглядели на дым, который валил из окон отеля, и на пламя, которое вилось вокруг лилий и мха, выращенных на стенах искусным садовником, то поняли, что на суше так же опасно. Дети видели стоявшие вокруг отеля крошечные фигурки, которые яростно махали руками в сторону моря, и видели, как содрогается здание. Судя по всему, отель был готов вот-вот обрушиться, и детям хотелось оказаться от этого подальше. Дьюи заверил их, что им больше не придется скитаться по морям, по волнам, но сейчас именно морские волны стали для Бодлеров последним убежищем.

Ричард Райт, американский романист реалистического направления, в своем самом прославленном романе «Родной сын» задает знаменитый непостижимый вопрос. «Кто знает, – спрашивает он, – не окажется ли одного крошечного потрясения, которое нарушит хрупкий баланс между социальными установлениями и неуемной алчностью, довольно для того, чтобы в наших столицах обрушились все небоскребы?» Прочитать этот вопрос не так-то просто, и звучит он так, как будто это некий шифр, однако после долгих исследований я смог извлечь из этих таинственных слов определенный смысл. Например, «социальные установления» – это слова, которые, вероятно, относятся к тем системам, с помощью которых люди организуют свою жизнь, в частности к Десятичной классификации Дьюи или к процессам Верховного суда, на которых присутствующих заставляют завязать глаза. А «неуемная алчность» – это слова, которые, вероятно, относятся к тому, чем люди стремятся обладать, например к бодлеровскому состоянию, сахарнице или убежищу, которое одинокие усталые сироты могут назвать своим домом. Видимо, мистер Райт, задавая этот вопрос, хотел спросить, не может ли крошечное событие, вроде камешка, брошенного в пруд, привести к тому, что по всем системам мира побегут круги, и потрясти основы того, к чему стремится человечество, пока все эти круги и потрясения не обрушат что-нибудь громадное вроде здания.