Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

Разумеется, у Бодлеров в деревянной лодке, которая служила им новым домом, не было экземпляра «Родного сына», однако, глядя на удаляющийся отель «Развязка», они задавали себе вопросы, очень похожие на вопрос мистера Райта. Вайолет, Клаус и Солнышко вспоминали все свои поступки, большие и малые. Они думали о своих фланерских наблюдениях, которые оставили нераскрытыми столько тайн. Они думали о своих обязанностях посыльных, из-за которых случилось столько бед. И они думали о том, кто они – по-прежнему благородные волонтеры, которыми хотели стать, или из-за того, что огонь прокладывал себе зловещий путь по этажам отеля и здание должно было вот-вот обрушиться, им было самой судьбой предназначено стать кем-то другим. Бодлеровские сироты оказались в одной лодке с Графом Олафом, прославленным негодяем, и глядели в море, где надеялись найти своих благородных друзей, не зная, что им теперь делать и кем они могут стать.

Моему любезному издателю

Конец близок.

Со всем подобающим почтением,

Лемони Сникет

Если вам когда-нибудь в жизни приходилось чистить луковицу, то вы знаете, что за первым, тонким, как бумага, слоем следует еще один тонкий, как бумага, слой, а за ним еще один и еще, и не успеете вы опомниться, как сотни луковичных слоев покроют кухонный стол, а глаза у вас наполнятся слезами, и вы пожалеете, что вообще взялись чистить луковицу, а не оставили ее в покое – пусть бы себе засыхала на полке в кладовой, а вы бы жили себе спокойно дальше, даже если бы не пришлось больше наслаждаться непростым и ошеломляющим вкусом этого своеобразного едкого овоща.

Сходным образом история бодлеровских сирот напоминает луковицу, и если вы непременно хотите прочитать каждую бумажную страничку повествования «Тридцать три несчастья», в награду библиотека ваша наполнится ста семьюдесятью главами сплошных невзгод, а глаза – бессчетным количеством слез. Даже если вы уже прочли предыдущие двенадцать книг с бодлеровской историей, пока еще не поздно прекратить снимать слои и поставить эту книгу на полку – пусть пылится себе, пока вы читаете что-то менее непростое и ошеломляющее. Конец этой несчастливой хроники будет таким же скверным, как и ее начало, ибо за каждым несчастьем обнаруживается еще одно, и еще, и еще. И только те, кто способен переварить эту своеобразную едкую историю, могут вгрызаться дальше в бодлеровскую луковицу. Мне неприятно говорить вам об этом, но что есть, то есть.

Бодлеровские сироты, плывущие по широкому пустынному морю в лодке размером с большую кровать, но далеко не столь удобной, были бы счастливы увидеть скачущую по волнам луковицу. Повстречайся им этот овощ, Вайолет, старшая из Бодлеров, завязала бы себе волосы повыше, чтобы не лезли в глаза, и вмиг изобрела бы приспособление, чтобы выловить луковицу из воды. Клаус, средний Бодлер и единственный в троице мальчик, припомнил бы какие-то полезные сведения из тысячи прочитанных им книг и определил бы, к какому виду луковых относится данная луковица и съедобна ли она. А Солнышко, едва вышедшая из младенческого возраста, накрошила бы луковицу на мелкие кусочки своими на редкость острыми зубами и, пустив в ход новоприобретенные кулинарные таланты, обратила бы простую луковицу во что-то вполне съедобное. Старшие Бодлеры так и представляли себе, как сестра провозглашает: «Ободан», что заменяло у нее слова «обед подан».

Однако троица не увидела луковицы. По правде говоря, дети вообще мало что видели во время своего плавания по океану, которое началось, когда Бодлеры столкнули огромную деревянную лодку с крыши отеля «Развязка», спасаясь от пожара, охватившего все здание, а также от властей, которые хотели арестовать детей за поджог и убийство. Ветер и отлив быстро отнесли лодку прочь, и к закату отель и все прочие городские здания превратились в неясную дымку на горизонте. Сейчас, на следующее утро, Бодлеры наблюдали лишь спокойную, неподвижную морскую гладь да мрачное, серое небо. Погода напомнила детям тот день на Брайни-Бич, когда они узнали о гибели родителей и родного дома от страшного пожара, поэтому они долго плыли в молчании, думая о том ужасном дне и всех последующих ужасных днях. Сидеть вот так, в плывущей лодке, и размышлять о своей жизни действовало бы почти умиротворяюще, не будь с ними неприятного спутника.