Сергей Синякин - Жила-была ведьма, или Танцы на краю ночного облака

— Я лучше в лес схожу, — сказала Лина.

Лес ее вспомнил и принял сразу.

Тропинка, по которой она ходила в прошлом году, заросла колючими кустами и папоротником, но перед Линой кусты раздвигались, и было видно примятую жухлую прошлогоднюю траву. Седик тоже выскочил вслед за ней и теперь прыгал по деревьям не хуже белки.

— Смотри! — кричал он тоненько. — Смотри, как я умею!

И потешно кувыркался в воздухе.

Рад был до невозможности, что Лина домой приехала.

— Без тебя такая скука была, — тоненько кричал он. — Блюдца с молоком никто в предполье не поставит, ложки меда в чулан не положит. Я уже и постукивать начал, и шуршать по ночам, только никто ничего не слышит. Вот у тебя мать крепко спит, выпь не разбудит!

— А там у вас домовой есть? — спрашивал Седик ревниво. — Я городских домовых никогда не видел, да я и в городе никогда не был! — и лез в колючее от сухих веток акации сорочье гнездо, повизгивая от уколов. — Я тебе сейчас пестренькое яичко достану!

— Седик, уймись! — строго сказала Лина. — Тебе триста лет, а ведешь себя так, будто родился недавно. Нарвешься на лешего, он тебе покажет!

Они сели на пригорке, покрытом клевером и земляникой. Из зеленых узорчатых листьев выглядывали бледно-розовые ягоды, обещающие налиться соком и ароматами в ближайшие две недели. Белые цветки земляники соседствовали с розовыми звездочками часиков, а чуть в стороне огромной беспорядочной кучей стоял растрепанный зимней непогодой муравейник, который суетливые и неторопливые муравьи постепенно приводили в порядок. Не все, конечно, были среди них и такие, что ночь просидели за пьянящим жуком ламехузой и сейчас бродили, трясли усиками и бились о стволы трав ничего соображающей рыжей головой. Все как у людей было в муравейнике, все как у людей.

А в лесу пахло травами и свежей хвоей, щелкали в чаще раскрывающиеся прошлогодние шишки, вдоль речки буйно цвели желтые одуванчики, а небо было таким, словно его только что выкрасили в синий цвет, — глубоким, влажным и тяжелым.

К обеду Лина нагулялась, поиграла на своем камне посреди речки, заставляя юрких рыбок плести в воде серебристые хороводы вокруг Косолапика, приказала неповоротливым ракам принести со дна по красивому прозрачному камушку разных цветов.

— Ничего не забыла! — восторженно кричал, сидя у нее на плече, Седик. — Ты даже сильнее стала! А стрекоз вызвать можешь?

— Седик, опомнись, — сказала Лина. — Не сезон еще для стрекоз!

Вечером она пила прохладное густое молоко, разговаривала с матерью на разные житейские темы, а та хвасталась приемником, который ей подарил какой-то заготовитель, немного поживший в их избе зимой.

— И Москву ловит, — сказала мать, — и Киев, даже Варшаву и Лондон. Музыку часто хорошую передают. Мне Чайковский понравился, «Времена года» называется. Отучилась-то год хорошо?

Троек у Лины не было, и матери это очень понравилось.

— Учительши тебя хвалят, — сказала она одобрительно. — Вот только Вера Ивановна говорит, что опять ты глупостями занимаешься.

— Поддаться надо было этому старику? — удивилась Лина. — Или пусть Санька Лютиков кровью бы истек, да?

— Не мели чепухи, — сказала мать. — Я говорю, незачем свое знание людям выказывать. Не поймут они того. Ох, наградила тебя бабка даром, намыкаешься ты с ним еще! С домовым водишься… Виданное ли дело, чтобы человек с домовым водился? Нечисть в подполе должна сидеть. И не красней, не красней, сама видела, как этот пестрый чулок за тобою в лес увязался!

— Разве я кому-нибудь мешаю? — спросила Лина.

— Дар у тебя, — грустно объяснила мать. — Не любят люди необычного. Это как гвоздь — только шляпку высунет из доски, его сразу же стараются обратно загнать. Чтобы, значит, не выделялся. Вот и у тебя покою в жизни не будет через необычность твою. Судьба! Я уж плакала в зиму, плакала…

И встала, обрывая нежелательный и печальный разговор:

— Ложись спать! Завтра с утра по хозяйству поможешь.

— Ты ее, Линка, не слушай, — шептал Седик ночью. — Ты мне верь. Все неприятности однажды кончаются. Кончатся они и у тебя. Счастливая ты будешь, солнце позавидует, небо на твое счастье жмуриться станет. Ты только верь!

Можно подумать, счастье — как сундук с барахлом, — откроешь и выбирай!

Лето прошло в хлопотах.

В начале июня у уток появились утята — маленькие желто-черные пуховые комочки, неуклюже семенящие на розовых перепончатых лапках за степенными мамашами. Они быстро научились есть запаренный комбикорм, а купаться вместе с мамками отправлялись на речку, там, где был изгиб и образовался омут. А потом утята начали исчезать.