Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

Он стал читать дальше. Красноармеец Катя Сорокина писала, что она измучилась с обувью: все никак не могла подобрать валенки поменьше, а тут как раз посылка. Катя сообщала, что в Димкиных валенках она уже в одну из своих снайперских засад срезала двух фашистов и записала их на Димкин счет.

— Спасибо тебе, Катя! — от души сказал мальчишка, представив, как на снегу в засаде лежит эта геройская девушка, чем-то похожая на Виолетту, и ждет врага.

Димка решил показать письмо матери и побежал в госпиталь. Здесь царило необыкновенное оживление. Раненые поздравляли друг друга, глаза их светились радостью.

— Ну! Как жизнь молодая? — приветствовали они Димку. — Лупим, говоришь, гада?

— Лупим! — улыбнулся Димка и тут же громко прочитал письмо Кати Сорокиной.

— Ого! Вот это Катя! — смеялись бойцы и наперебой жали Димке руку, словно это он срезал двух фашистов.

Когда оживление немного улеглось, Димка заметил у стены койку с новеньким. Из-за бинта на голове мальчишка не сразу узнал лейтенанта Евдокимова, а узнав, радостно бросился к нему, будто к старому другу:

— Здравствуйте! Ну как вы?!

И смутился: совсем неуместной была его детская радость при виде искалеченного, страдающего человека.

— А-а, это ты, юнга, — посмотрел из-под бинтов Евдокимов. — Здравствуй… Видишь, как встретились…

Димка хотел было спросить про жену и дочку, но вовремя прикусил язык, а лейтенант, словно поняв его, сказал:

— Пропали мои… Не знаю, где они и что с ними…

— Найдутся! — горячо, словно убеждая сам себя, сказал Димка. — Обязательно!

— Конечно, найдутся, — пробормотал лейтенант и за что-то поблагодарил: — Спасибо…

Улучив минутку, Димка разыскал мать и справился о лейтенанте.

— А-а, — суховатым докторским тоном сказала Екатерина Николаевна, — Евдокимов? Ранение головы и плеча. Плечо меня не беспокоит, а вот голова… Рана глубокая, боюсь кровоизлияния.

— Ты уж постарайся, — сурово попросил Димка.

— Я уж стараюсь, — улыбнулась она и внимательно посмотрела на сына: худой и большеглазый стоял перед ней Димка, совсем не похожий на того, «довоенного» бесшабашного мальчишку.

— Ты обедал сегодня? — спросила Екатерина Николаевна, и Димка недоуменно взглянул: о каких мелочах говорит мать!

Екатерина Николаевна привела сына в свой кабинет, усадила, налила крепкого сладкого чаю, дала черный хлеб с маслом, и, пока Димка пил, обжигаясь, она все смотрела и смотрела на него, а потом губы ее задрожали, и мать поспешно отвернулась.

— Ты что? — вскочил Димка. Обняв мать за плечи, повернул к себе. Увидел близко мокрые от слез глаза, седую прядку. — Ой, волосы!..

— Ничего, — взяла себя в руки Екатерина Николаевна. — Ничего!

Она даже не спросила, не было ли письма от отца: не смог бы ее бесхитростный сын скрыть радостную весть. Екатерина Николаевна сунула в рот папиросу, щелкнула зажигалкой, и Димка с изумлением уставился на нее, мать никогда не курила!

— Чтоб не уснуть, — тихо сказала она в ответ на его недоуменный взгляд. — Говорят, помогает… Ну, пошли новеньких принимать! Вон и твои друзья идут. Вперед, Димка!

В палату к лейтенанту Евдокимову положили двух танкистов: Шуру Соградова, молоденького, неунывающего, голубоглазого, и пожилого, Филиппа Степановича Мартынюка. Филиппу Степановичу ампутировали ногу, и он лежал теперь, молчаливый, безучастный ко всему, уставив в потолок заострившийся нос.

Проходили дни, а Мартынюк не притрагивался к пище. Напрасно Шура Соградов пытался разговорить его — тот молчал. Когда же Екатерина Николаевна, присев на край койки, строго спросила, хочет ли вообще Филипп Степанович жить на белом свете, тот слегка пошевелился и сказал бесцветным голосом:

— Жить-то что… Смотря как жить… Куда я с одной-то ногой? На трактор не сядешь… Как я, доктор, землю пахать стану, а?

Шура Соградов, немного оправившись, подолгу шептался о чем-то с лейтенантом Евдокимовым. Однажды они подозвали к себе Димку и стали шептаться втроем.

— Верно, — выслушав сына, сказала Екатерина Николаевна. — Музыка тоже лечит! Надо бы организовать концерт для раненых.

— Патефон принесу! — быстро перечислял Димка. — Пластинки! «Барыню» там, «Яблочко», Русланову!

— И Лева пускай придет со скрипкой, — посоветовала мать.

— Пускай, — нахмурился Дима, а сам подумал: будут ли раненные, обожженные, искалеченные люди так же слушать Левину скрипку, как слушал ее когда-то он сам?

Приподнявшись на локте, Шура Соградов с нетерпением дожидался Димку, а выслушав его сообщение, оживился, зашипел: