Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

Особняком с узелком в руке стояла Юлька, глядела кругом в недоумении.

— Здорово! — печально кивнула она ребятам. — Во чего делается-то… Народу-то куча какая… А меня выпустили… А Пашку никто не видал?

И, не дожидаясь ответа, она побрела куда-то, качая головой.

— Пойдем домой! — сказал Васька. — Торчим тут со своими удочками!

…И началась для Димки новая тревожная жизнь.

Каждый день на вокзале грохотала музыка — это эшелоны уходили на фронт. Каждый день ребята провожали знакомых и близких. Первым ушел Васькин отец, потом пришла очередь Максима Максимовича. Его отъезд был неожиданным и быстрым. Получив назначение, он в тот же день уехал. Даже с матерью не успел проститься: ее не было в городе, и на вокзал его проводили мальчишки. Каждому он крепко пожал руку, а Димку расцеловал и, глядя строго в глаза сыну, сказал:

— Такие, брат, дела… За мужчину остаешься. Помогай матери во всем! Пиши мне почаще. Ну-ну, выше голову! Этого не надо! Ты же взрослый парень…

— Взрослый, — согласился Димка, размазывая слезы кулаком.

Васька и Мишка сутулились поблизости.

Отец еще раз обнял сына и вскочил на подножку. Мимо Димки в голубом тумане пошли-побежали вагоны.

— Пойдем-ка, — тронул Васька товарища за руку, когда тихо и пусто стало на перроне.

— Пойдем… — ответил Димка и побрел, спотыкаясь, не слушая бормотаний Мишки:

— А мой батя у военкомата отирается. Не берут. Говорят, здоровье, годы… Всех берут, а у него — годы… Буза получается.

У калитки все трое остановились: Екатерина Николаевна стояла возле стены, лицо белее мела, взгляд отчаянный.

— Димушка! — прижала она к себе голову сына. — Одни мы с тобой остались… Господи! Совсем одни!..

Забыты игры и рыбалка, ребята целыми днями толкались возле военкомата, где собирался весь город. Тут были развешаны газеты, на столбе висел громкоговоритель, передавал вести с фронтов. Были они неутешительны: враг наступал. Люди слушали, и лица их мрачнели.

Однажды Димка увидел в жидкой тени пыльной акации плачущую девочку лет четырех. Она просила пить, а женщина, не сводя взгляда с дверей военкомата, отвечала:

— Подожди, Леночка, потерпи…

— Ай-ай, зачем же ребеночку терпеть? — раздался голос Юльки, и она подошла к девочке с ведерком холодной воды и кружкой. Была Юлька в том же, выходном, платье, в котором собирала деньги «голодающим», в тех же босоножках.

— Вот спасибо, — с облегчением и благодарностью сказала женщина, беря кружку с водой.

Десятки рук протянулись к Юльке, которая, отпуская воду, весело приговаривала:

— Что спасибо, за спасибо шубу не сошьешь! Гони денежку! Ну-ка веселей!

— Да ты что, тетка! — укоризненно сказала какая-то старушка. — Как можно? За воду-то!

— А ты, бабка, не влезай! Не хочешь — не пей! А ну кому водички холодной! Кружка — гривенник! Дешевле дешевого! Налетай, народ!

— А ну уходи отсюда! — раздался знакомый голос, и ребята увидели Виолетту в гимнастерке, подпоясанной ремнем, в солдатских сапогах.

Юлька попробовала огрызнуться, но на нее зашумели, и она, подхватив ведерко, с громыханием скрылась за углом.

Виолетта подошла к ребятам. Черные большие глаза ее были печальны.

— Ну, мальчики, ухожу я. Прощайте!

— Куда? — вылез Мишка, но Васька дернул его за руку: про такие вещи не спрашивают!

— Далеко, — улыбнулась и тут же снова стала строгой Виолетта. — А вы бы водичку принесли, вон какая жарища, люди пить хотят!

— Принесем! — пообещал Димка, во все глаза глядя на Виолетту и не узнавая ее.

Казалось, ничего не осталось от прежней веселой и живой девушки, которая тогда, во дворе, организовала вечер танцев. Похудевшая, очень серьезная стояла перед ним Виолетта. И слова были другие: жесткие, краткие.

— До свидания! Носа не вешать! Война идет в наш дом, ребята. Враг жесток, битва страшна, надо бороться и побеждать.

Она вдруг наклонилась к Димке и крепко поцеловала его в сухие обветренные губы, потом пожала руки Ваське и Мишке и ушла, твердо ступая. Димка утерся рукавом. Мишка не смеялся. Сдвинул брови Васька.

— Пошли за ведрами! — приказал Димка. — Надо ребят собрать!

И через какой-то час на улице, у военкомата, появились мальчишки с ведрами, полными студеной воды. Люди жадно пили, хвалили находчивых ребят. Какой-то старик сказал взволнованно:

— Вот ругали мы молодежь: такая она да сякая… А она, молодежь-то наша, самая распрекрасная, она себя еще покажет!