Евгений Лесников - На Смоленской тихо

Ребята как завороженные смотрели на него. Василий Михайлович разжал кулаки, на каждой ладони лежало по шарику.

– Теперь поищем остальные, – он подошел к Мишке, сунул руку к нему в карман, вынул шарик и укоризненно покачал головой. Мишка покраснел, а Василий Михайлович уже схватил за ухо Ваську.

– Ты чего пятишься? Иди-ка сюда, дружок.

– Я не брал, – Васька завертелся вьюном, пытаясь вырваться.

– А это что? – Василий Михайлович вынул у него из кармана шарик и показал Мишке и Димке.

– Честное слово, это не я, – стал оправдываться тот.

– Хорошо, мальчик, на первый раз мы тебе поверим. А где же последний шарик? Кто его спрятал? – Василий Михайлович повернулся к Димке.

– Видите, у меня даже карманов нет, – Димка похлопал себя по бокам. Он был в трусах и в майке, приготовленный к стирке костюм лежал на ящике. Василий Михайлович пристально посмотрел на костюм, попятился.

– Восток здесь, – прошептал он и, повернувшись лицом на восток, поднял руки. Постояв так несколько мгновений, он сложил ладони, как мусульманин во время молитвы, и устремил застывший, немигающий взгляд в одну точку. Потом веки его опустились, и он продолжал стоять в той же позе, не подавая признаков жизни. Вдруг ноздри его тонкого носа затрепетали, с шумом втягивая воздух, будто к чему-то принюхиваясь. Вытянув перед собой руки, он шагнул к ящику, взял костюм, тут же отбросил его, вскрикнул:

– Тень Калиостро!

Его лицо побледнело и скривилось в пугающей улыбке, темные глаза вспыхнули почти дьявольским пламенем, движения стали резкими. Пробежав по комнате, он сорвал со стены пистолет, отбросил крышку ящика, отыскал черную шкатулку, вынул из нее патрон, пошептал над ним и зарядил пистолет. Крикнув что-то непонятное, выстрелил. Комната наполнилась едким дымом. Василий Михайлович отбросил пистолет и схватил костюм.

– Вот! – он показал шарик и устало опустился на ящик. Его лоб покрылся крупными каплями пота, а плечи обвисли, как после тяжелой работы.

Димка свернул костюм, сунул под мышку и спросил:

– Дядя Вася, чего вы так испугались, когда сказали про этого…

– Тише! – Василий Михайлович предостерегающе поднял руку и прошептал: – Здесь об этом говорить нельзя.

– Папа Вася, берегись! – тонким, пронзительным голосом крикнул Пьеро.

Ребята оглянулись…Им показалось, что в затененном углу что-то шевелится, и они, не сговариваясь, бросились за дверь. Во дворе ярко светило солнце. Соседский пес лаял за забором. Кошка, свернувшись калачиком, лежала в тени дома. На крыльце стояла Полина Ивановна. Вокруг все было обыденным, привычным, и страх прошел. Полина Ивановна увидела Димку.

– Димочка! Хорошо, что зашел. А то я никак не соберусь к вам.

Если дядя Вася был мастер по части фокусов, то тетя Поля – маг и чародей домашнего хозяйства. Заново отстиранный Димкин костюм на щедром сталинградском солнце высох быстро. Тетя Поля отутюжила его, и Димка готов был скакать до потолка от радости, но… когда надел костюм, всем показалось, что Димка разом вырос: ноги из брюк выглядывали по щиколотку, руки из рукавов – почти по локти.

– Опять нехорошо, – посочувствовал Мишка.

Домой друзья провожали Димку в глубоком трауре. Родители еще не вернулись с работы, и Васька посоветовал:

– Быстренько переодевайся, вешай его в шкаф, и будто он там сам усох.

Совет показался разумным, и Димка успокоился.

Первым вернулся отец. Димка рассказал:

– Я теперь точно знаю тетку, какая приходила с Пашкой. Это Юлька-воровка, что под нами живет. А Пашка тоже воришка, а не управдом.

– Я это и сам узнал, – сообщил отец. – Но он воришка не пойманный. А так – работает весовщиком.

И они снова стали строить предположения по поводу Пашкиной заинтересованности их квартирой.

Димка увидел сидящего на балконе Леву и решил: «Сейчас я его напугаю». Он взобрался по столбу, подтянулся на перилах и посмотрел на Леву в упор. Худой, с бледным лицом, Лева был совсем не похож на мальчишек, каких знал Димка.

– Я думал, это Барсук к нам лезет, – сказал Лева.

– Какой Барсук?

– Ага, тебе скажи, а Васька опять бить будет.

– Так это Васькино прозвище! – Димка засмеялся. – А ты, значит, его боишься?

– Он дерется. – Лева покосился на Димку, отодвинулся и принялся грызть луковицу.

– Как ты его ешь? Он же горький!