Сергей Григорьев - Зуёк Койзмэн и кок Асей

Стэффен кивнул и ушел.

Кок Джимми разделся и юркнул под одеяло. Зуёк Кузьма стащил с ног сапоги, оглядел их, покачал грустно головой и спрятал подальше под кровать. Потом снял с подушки наволочку и с постели простыню и аккуратно сложил в столик. Кок в изумлении приподнялся.

— Ты чего? — огрызнулся на него Кузьма, — знаю, что делаю… Еще замараешь — потом отвечай. Чистяки какие! И Степан тоже: в манишке, галстух. Ох-хо!

Кок повалился на постель и натянул на голову одеяло и тихо хохотал, дрыгая ногами. Зуёк тоже улегся. Ему не спалось: пере "учился. В окно глядел стеклянный свет полуночи. На флагштоке тихо плескался флаг — красный с белым крестом. Кузьма подошел к окну и, сев на стул, долго глядел на улицу. Он увидал, что из стеклянной двери дома ленсмана вышел седой старик в больших очках; через плечо у него висела на ремне зеленая жестяная лядунка, а в руке на длинной палочке сачок из кисеи. У старика на голове широко полая клеенчатая шляпа стеклом поблескивает. Старик сошел на луг и, нагибаясь к траве, следит за кем-то. Вот он махнул сачком, побежал, махнул и снова промахнулся; выбежал за изгородь и побежал по улице, махая своим снарядом за мотыльком, должно быть, и пропал за углом… И никого на улице, налитой стеклянным студнем ночи. Бессонно и белесо смотрят окна домов и витрины магазинов. За цельным стеклом — большая кукла: барыня в черном кружевном платье застыла тоже и недвижно смотрит на улицу стеклянными глазами. Кузьма прислушался. Тишина. Кок Асей не дышит. Койзмэну стало страшно. Уж не умер ли кок? Кузьма сдернул с кока одеяло. Тот, изумленный, смотрит. Кузьма подает ему штаны:

— Здоров спать-то! Доказывать хотел. Идем. Доказывай.

Кок Джимми поспешно одевается и тревожно спрашивает: что такое?

— Ладно. Ты слушай. Гляди, никого на улице-то. Жуть даже. И тишина — чуть что, и дзынь — разбилась!

Кузьма и Джимми бесшумно выскользнули из комнаты — и по лестнице в вестибюль отеля. Оба — как во сне. Едва владея пальцами, Кузьма снимает со стены красный флаг, и как помогает. Сняли. Кок свернул огромное полотнище в комок и, надев петлю, затянул. Приоткрыл дверь на улицу. Никого. Тихо. Зуёк и кок перебежали улицу, перемахнули изгородь ленсмановой лужайки.

Подбежали к мачте, размотали флаглинь и спустили красный с белым флаг. Отвязали, впетлили за балберки красное знамя и подняли его комком к вершине мачты. Кок сдернул петлю, комок расцвел и распустился — зареял флаг; зуёк замотал флаглинь на собачку, свернул в ком красно-белый флаг и сунул его в ящик у подножья мачты, где флаг хранится в непогоду. Огляделись. Никого. Тихо. Таясь, перебежали улицу, вбежали в дверь отеля, на цыпочках по лестнице, в комнату, к окну.

Реет в белом небе красное знамя. Из-за угла вышел ленсман в блестящей, как зеркало, черной широкополой шляпе. Подмышкою сачок. В руках ленсмана стеклянная баночка — должно быть, в ней добыча. Ленсман то и дело подносит баночку к глазам и счастливо улыбается. В самом деле! Редчайший экземпляр сумеречной бабочки. И кто бы мог подумать, что эта разновидность могла водиться за полярным кругом! Научное открытие! Ленсман улыбается счастливо. На дне флакона налито у него несколько капель хлороформа: сейчас пестрая бабочка в последний раз дрогнет красными крыльями и спрячет их под серыми надкрыльями; совьет, разовьет пружинкой своей хоботок и замрет. Ленсман идет к крыльцу, не спуская глаз с умирающего "экземпляра", споткнулся на нижней ступени; поднялся на лестницу, щупая ступени ногами, открыл стеклянную дверь веранды, прошел в свой кабинет, уставленный книжными шкафами, банками, коробками под стеклом, стволами деревьев, насквозь источенными в губку личинками жуков… Сняв шляпу, ленсман садится в кресло, вытягивает ноющие ноги и, закурив сигару, раскрывает альбом определителя насекомых Да, несомненно. Вот и раскрашенный рисунок. Это — она. Смотрите, как пестры и серы ее верхние крылья; сложив их, она при солнце где-нибудь в тени ствола похожа на чешуйку еловой коры. И только сумерки — порхнула, из-под серых крыльев огнем сверкают алые, будто маков цвет цветет над желтыми венчиками северных цветов. Редчайший экземпляр! Ленсман Кнутсэн вписал свое имя в науку… Спать сегодня он не может. Он встретит солнце. Уж заалели за горой облака. На кирке ударил колокол. Неужели он заснул, сидя на кресле перед письменным столом?! Да, колокол звонит. Сегодня воскресенье. Да здравствует солнце знания! Фру Кнутсэн и обе фрекен Кнутсэн уже готовы итти слушать проповедь пастора и пропеть псалмы. На руках у них митенки, в руках молитвенники. "Ты, папа, еще не одет! Пора!" Ленсман поспешно умывается, вдевает руки в рукава черного сюртука, чистит обшлагом цилиндр и водружает его на голову. Через стеклянную дверь веранды выходят на крыльцо впереди обе фрекен в белых платьях, за ними ленсман под руку с фру Кнутсэн… Что такое: у изгороди мальчишки, женщины, и Армия Спасения приводит их в порядок. Все смотрят вверх, раскрывши рты… "Ах" — сразу воскликнули обе фрекен, и молитвенники выпали из их рук. "Ах" — вскричала фру Кнутсэн и поникла. Армия Спасения кинулась к дамам с нашатырным спиртом (на поясе в кожаной сумке — средства первой помощи). Ленсман в недоумении поднял голову, долго смотрел на мачту, снял цилиндр, сдул с него пылинку и снова надел; потом снял очки, протер платком, надел их снова и, посмотрев на мачту, пробормотал: