Татьяна Сергеева - Вольные упражнения

Я страховала Анну на брусьях, а сама следила за тем, что делается на ковре. Нина кричала раскрасневшейся, взмокшей Петровой:

– Не заворачивай бедро! Повиси, повиси в воздухе! Ах ты… Опять мимо музыки…

Тут и я крикнула со своего места:

– Все вольные выполнила в полугруппировке! Плечи совсем к ушам прижала…

Анна, конечно, более способна к хореографии, но нервы трепать хорошо умеет. На тренировках Нинуле преданно в глаза смотрит, безукоризненно всё выполняет, а на соревнованиях такие номера откалывает, что дурно делается. Например, встанет в угол ковра перед диагональю и, вместо того чтобы Нинулины хореографические премудрости выполнять, начинает какие-то змееподобные движения руками делать. В воображении – Плисецкая, не меньше… Нинка чуть не в обмороке, а это «чудовище», «летающий ящик», «крокодил» отпрыгает прилично свою акробатику и получит за вольные самую высокую оценку.

– Петрова! – кричу из-под брусьев. – Ты думаешь носки тянуть?! Я вот здесь стою и тяну их вместо тебя!

Совсем другая была Майка. Та просто рождена для хореографии. Сколько раз пытались её у нас сманить то в хореографическое училище, то в художественную гимнастику… Но Майка – человечек надёжный с детства, никогда я не боялась, что она предаст, уйдёт куда-нибудь или к кому-нибудь. Как я осторожничала с ней: физически слабовата, уставала очень. Жалко мне её было, но в нашем деле выносливость тренируется только занятиями через усталость, через не могу. И никогда она не жаловалась. Ни одной жалобы за все десять лет. Падает от усталости, плачет, но, если я скажу, снова полезет на снаряд. И провалы у нас были: ведь это была моя самая первая ученица. Но ссорились мы очень редко. Я, бывало, только голос повышу, она уже виновато смотрит. И в школе умудрялась прилично учиться, никаких конфликтов с учителями. В общем, Майка – ангел во плоти на нашем гимнастическом небосклоне. Куда же она пропала? И с днём рождения меня не поздравила, совсем на неё не похоже…

Есть у нас с Нинон маленькая тайна. Мы никогда не говорим на эту тему, какая-то неловкость существует всё-таки в этой истории. Но мы тогда действовали интуитивно, не сговариваясь: цель оправдывала средства… Это было в тот год, когда Майка готовилась к Олимпийским играм. Нина ставила ей новые вольные. Начались обязательные в этом случае мучения с музыкой. И кто-то нам порекомендовал молодого композитора, по слухам очень талантливого. Мы быстро его разыскали. Это был неожиданно смешной и неуклюжий молодой человек: огненно-рыжий и конопатый до такой степени, что казалось, будто он весь обсыпан красной крупой. Рыжий пух и конопушки выбивались даже из-за ворота наглухо застёгнутой рубашки, из-под тщательно отглаженных манжет. Он очень долго и комично усаживался за рояль, ёрзал, менял стулья, то придвигался к инструменту, то вдруг резко отталкивался от него, забавно пристраивал длинные ноги, то подвигая их к педалям, то поджимая под себя… Тонкий горбатый нос и нежно-розовые уши окончательно добивали нас. Мы давились от смеха, наблюдая его пассажи перед роялем. Но едва его пальцы прикасались к клавишам, едва он начинал раскачиваться в такт своей музыке, мы все мгновенно впадали в какое-то гипнотическое состояние… С первых аккордов этот рыжий музыкант переставал быть для нас нелепым и смешным. И не потому, что действительно писал хорошую музыку, – что и как надо писать для Майки, он понял мгновенно. Здесь было что-то другое. Здесь было то, что называется обаянием таланта. Мы облепляли рояль, как муравьи, в зале останавливались тренировки, все готовы были слушать его бесконечно. Завораживало всё: и быстрые тонкие пальцы, на которых теперь никто не замечал веснушек, и какая-то странная, неожиданная музыка, и её сиюминутное рождение…

И в общем, произошло то, чего никто предположить не мог: Майка влюбилась в этого композитора. Кажется, его звали Эрик. Ну да – Эрик. Майка тогда училась в одиннадцатом классе, он был старше её лет на семь-восемь. Майка так верила нам с Нинулей, что сообщила нам раньше, чем родителям, что Эрик сделал ей предложение. Как только она окончит школу, они поженятся. Майка была слепа, глуха и счастлива, а мы с Нинон потеряли дар речи. Всю ночь не спали, сидели в моей комнате, глушили кофе и решали, что нам делать.

Сначала мы попытались объясниться с ним. Задержав его после тренировки, мы подробно объяснили этому чудику, что такое гимнастика, что такое Олимпийские игры, которые будут через год, что должна делать Майка сейчас, как жить, о чём думать и как поступать… Он слушал молча и только удивлённо смотрел на нас, хлопая рыжими ресницами. Мы ненавидели его. Выслушав нас, он только и сказал: