Н Огнев: Исход Никпетожа

— Ну хорошо, — сказал я, — что двум допускается братски любить друг друга — это понятно. Это для начала. Кашу заваривать. Ну, а если у одного из двух, скажем, нету жилплощади, — то другой ему отдаст свою — из братской любви, разумеется?

— Конечно, отдаст, — с жаром пискнула девчина.— Всего себя отдаст, а не то что жилплощадь.

Поглядел я на нее искоса: уж очень плюгавая и с красным носиком, так что проситься к ней в братья не было никакого расчета. А у меня создался уже план. Я встал и торжественно сказал:

— Братья! Я вполне воспринял ваше учение и стал его полным адептом. Но позвольте мне самому указать, кого я выбираю в первичные братья. Это вот этого гражда... то-есть, брата.

И я указал на довольно-таки откормленного и прилично одетого парня. Парень этот сейчас же оглядел меня с головы до ног, скорчил, как мне показалось, на минутку кислую рожу, потом наклонился к белобрысому и что-то ему прошептал. Белобрысый сейчас-же сказал:

— Но вы, вновь обращенный брат, знайте, что и вам придется поступаться личными интересами во имя братской любви. Во всяком случае, если интересы ваши и избранного вами брата разойдутся, вы обязаны апеллировать только к нашему собранию, иначе к собранию младших. В этом вы должны дать торжественное обещание.

— Даю торжественное обещание, — ответил я.

— И кроме того, на первое время вы должны подчиняться избранному вами брату, потому что он опытен и более знающ, чем вы.

— Обязательно буду подчиняться до всякой тютельки. — сказал я и даже зачем-то поднял руку, как германские красные фронтовики. — Только очень прошу мне ответить на один вопросик. А насчет социализма — как?

Все замолчали. Девчина воззрилась на меня, как на крокодила из Зоопарка. Белобрысый тоже распялил глаза, потом ответил:

— Несколько не понимаю вопроса. Что насчет социализма?

— Социализм то строить... опосля будем?

Пашка Брычев фыркнул. Толстомясый парень, которого я выбрал в братья, поглядел на меня еще подозрительней.

— Строительство социализма есть наша программа максимум, — выдавил, наконец, из себя белобрысый. — Мы должны раньше заложить фундамент братским общением друг с другом.

— Так-с. Значит, опосля, — согласился я. — Ну, опосля, так опосля.

В это время дверь раскрылась, и вошла какая-то жирная мадам.

— Младшие, — пропела она, глядя в потолок. — Учитель сейчас будет импровизировать. — Тихо ступая на носки, вы можете пройти в общий зал и послушать.

— Рябцев, — шепнул мне Володька Шахов. — Ты только там не скандаль. Ведь, тебя никто не заставляет присутствовать. Если собираешься скандалить, то лучше давай уйдем.

— Да не собираюсь я вовсе скандалить, — с досадой ответил я. — Откуда ты взял?

Мне сейчас же в голову пришло, что вот этот самый Щахов, который гораздо взрослей меня и вряд ли не был белым офицером, теперь разговаривает со мной просительным тоном, словно Юшка Громов, когда бывало его схватишь за шиворот.

В большой зале сидело очень много народу. У совершенно белой стены стоял какой-то человек с совершенно черной бородой (Учитель, как я догадался). Стояло торжественное молчание. Когда мы все вошли и уселись, раздался какой-то странный звук — не то удар в колокол, не то — как в театре перед открытием занавеса.

— Душу свою за други своя, — каким-то совершенно истерическим голосом выкрикнула вдруг та самая жирная мадам. — Учитель, мы ждем откровения на обещанную вами тему.

Учитель весь напыжился, шагнул вперед и вдруг начал выдавливать из себя стихи. Так как он говорил очень медленно, я успел их записать.

— В горах... шел мальчик... пастух... со стадом,
Играя... на звонком рожке...
Река... была... бурливая... рядом...
Со стадом он шел... к реке.

— Заметь, Рябцев, что он импровизирует, — шепнул мне на ухо Шахов. — Это уже проверено неоднократно, он вообще не пишет стихов. А эти стихи только сейчас родились у него в голове.

— Врет небось, — ответил я шопотом. — Раньше написал.

— Слушайте, тише, — зашипели рядом.

Чернобородый продолжал:

— И вот.... внезапно... чужие звуки
Ворвались в ущелья гор...
Как будто кто-то... в безумной муке
На помощь звал простор.
Пастух отбросил рожок пастуший
И замер, таясь, у воды...
Из-за гор неслось: — Эй, слушай, слушай...
Эй, выручи, брат, из беды.

Тут у чернобородого появилось какое-то вдохновение, глаза дико засверкали, он весь подался вперед. В то же самое время в первом ряду встала жирная мадам, протянула к нему руки и склонила голову на бок. Но чернобородый, не обращая на нее внимания, бросал строку за строкой, без всякой заминки.

Читать дальше