Н Огнев - Исход Никпетожа

— Да ведь ты опять увиливаешь,—сказал я.—Почему ты прямо не хочешь ответить на вопрос: важен для тебя Стремглавский или нет?

— Не желаю я отвечать на такие вопросы, — гордо сказала Сильва.

— Ага, значит, важен! Так и запишем.

— Да почему тебя это так беспокоит? — спросила Сильва. — Что, в конце концов, за безобразие! Я начинаю думать, что ты нездоров. Что, у тебя с общежитием наладилось?

— Ни шиша у меня не наладилось, — угрюмо ответил я и пошел прочь от Сильвы. Я многое ей хотел рассказать, спросить совета о разных случаях жизни, но если она так разговаривает, то у нас не может получиться общего языка. Но, между прочим, Стремглавский врет, что у нее уши отморожены. Я нарочно сегодня смотрел. Уши у нее маленькие и розовые, а вовсе не красные, как уверяет Стремглавский. По-моему, это он нарочно тогда сказал, чтобы отвести всем глаза.

Сильва, наверно, обиделась, но тут уж я ничего поделать не могу: если она хочет гулять со Стремглавским, — пусть гуляет, а я здесь не при чем. Завтра же разыщу Веру.

В Вере соединяется какая-то пронырливость, а с другой стороны — наивность, так что иногда кажется, что она во второй группе второй ступени. Ha-днях к ней приехала откуда-то с Украины тетка и навезла ей много всякого с 'естного. Вера устроила пир, на который пригласила одну свою подругу, Нюрку Кошкину, и меня. Во время пира гляжу — на стене висит карта Китая.

— Что-нибудь понимаешь в китайских событиях? — спрашиваю.

— А как же?—говорит Вера.—Мы обе разбираемся. У нас из-за Китая целая история получилась.

— Расскажи.

— Не рассказывай! — кричит Нюрка.

— Отчего же? — говорит Вера. — Дело прошлое, никому не может быть обидно. Это дело было вот как. Мы с Нюркой повадились в одно буржуазное кино — там администратор был знакомый; только, впрочем, он вовсе не знакомый, — ну, все равно, одним словом мы познакомились...

— Да ты не про это, — перебивает Нюрка, — ты расскажи лучше, как мы с тобой в Китай поехали.

— Погоди, надо все по порядку. Это надо тебе сказать, Рябчик, что мы в прошлом году обе были большие дурынды и любили всякие приключения.

— А сейчас? — спросил я.

— Сейчас мы ученые. Ну, так вот, — значит администратор.

— У него, понимаешь, Костька, — ввернула Нюрка, — такой громадный-громадный нос...

— Да погоди, говорят тебе, Нюрка, перебивать будешь, так до утра не кончу. Но сначала нужно тебе сказать, что мы с ней ходили в МОПР и просились, чтобы нас отправили в Китай на помощь Фын-Юй-сяну. Над нами в МОПР’е подтрунивали, но мы не сдавались до тех пор, пока нам категорически не сказали, чтобы мы раньше окончили вуз. Тогда мы обиделись, бросили на некоторое время заниматься и повадились в это самое кино... Нас, знаешь, на картины сажали каждый раз в ложу. Ну, мы, конечно, сидим, как барыни, и лопаем шоколад.

— А шоколад-то откуда же? — спросил я.

— Сказать? — спрашивает Вера.

— Да говори, чего уж, раз начала,—отвечает Нюрка.

— А это мы находили. Как сядем в ложу — так там лежит шоколад. Ну, мы, долго не задумываясь, сейчас же лопаем. Вот, как-то раз мы так сидели, шла картина, как вдруг в ложу кто-то входит и садится сзади нас. — Кто это такое? — спрашиваю Нюрку, а вдруг этот и говорит: — Да, вы, барышни, не бойтесь, я вас не с’ем, я очень добрый, мне даже мама всегда говорит, что я добрый. — Какая еще там мама? — спрашиваю я. — Моя собственная, Гликерия Федульевна. Тут мы обе захохотали, а он говорит: — И потом вообще все знакомые утверждают, что я хороший мальчик. — Когда зажгли свет, мы увидели, что этот «мальчик» был страшно толстый, в нем, по крайней мере, было пудов двадцать весу и сидел он сразу на двух стульях. Нам стало еще смешней, и, когда погасили свет, мы не смотрели на картину, а больше хохотали. По правде говоря, нам сразу стало понятно, что этот тип хочет с нами познакомиться с какими-то темными намерениями. Но только, так как получилась такая неувязка, что нас не пустили в Китай, — мы и пошли на это приключение. А потом,— серьезно говорю, что этот толстый был очень смешной. Правда, он был «Ту-Степ»...

— Что это такое: «Ту-Степ»?..

— А это... видишь ли, у нас с Нюркой в прошлом году еще от второй ступени отрыжка оставалась: охота к приключениям и это. Первый тип мужчины назывался у нас «Генри». Это прежде всего должен быть красивый, хорошо одетый и вежливый. Второй сорт, — ни то, ни се, — это «Ту-Степ». Он может быть не очень хорошо одет, даже без пробора, но должен уметь разговаривать и не ругаться на каждом шагу. Ну, а третий типаж, это — «Сап». «Сап» может быть какой ему угодно, хоть и хорошо одетый, но только сразу видно, что он «Сап»...