Вольф Бреннеке - Эрих и школьная радиостудия

Он был ласков с детьми; они стали опять почти такими же веселыми, как в мирное время, и на минутку забыли о грозящей опасности. И вдруг в кабинете отца раздался выстрел. Когда семья вбежала туда, отец лежал у письменного стола, с револьвером в руке…

Они стояли уже давно — Пильц и мальчик с широко раскрытыми глазами, полными воспоминаний о пережитом ужасе.

— Почему отец застрелился?! — страстно воскликнул Фриц. — Все равно это не имело никакого смысла. Мосты взорвали и без него. Почему он не боролся, почему он не заставил взлететь на воздух всю фашистскую свору?

Фриц замолчал, тяжело дыша.

Учитель поднял руку, словно хотел положить ее на плечо Фрица, но тут же опустил ее. Отчего мы не можем сразу найти правильный ответ на важный вопрос? Учитель был так беспомощен в эту минуту!

— Да-a, мой мальчик… — с трудом сказал он, пытаясь привести в порядок сумятицу, возникшую в его голове; прошло несколько минут, пока его мысли мало-помалу прояснились.

Фриц застыл на месте, руки его висели как плети. Он плакал, но вдруг выпрямился и утер слезы.

— Я должен идти, — прошептал он. — До свидания!

— Подожди! — сказал в отчаянии учитель. — Пройдем еще немного дальше.

Фриц покачал головой.

— Мама ждет меня: она, наверно, уже беспокоится.

Он круто повернулся и убежал.

Пильц, не двигаясь, посмотрел ему вслед, потом сделал несколько шагов.

— Подожди же! — крикнул он и снова остановился. — Мы еще поговорим об этом! — еще громче крикнул он, но не понял, слышал ли его Фриц.

Пильц был очень недоволен собой. Он узнал теперь все; мальчик доверчиво рассказал ему о том, что его так подавляло и с чем он один не мог справиться, — а Пильц стоял, слушал и не нашелся, что ответить. Вот откуда шла замкнутость Фрица: мальчик стыдился своего отца. Как жестоко вторглась война в эту молодую жизнь, как ужасно!..

____________

Ханна, Петер и Юрген застали Маргот совсем несчастной; завидя их, она сразу же разрыдалась.

— Ч-что случилось? — спросил Петер, который не мог равнодушно видеть плачущих девочек; у него самого сразу же подкатывал ком к горлу.

Маргот не отвечала; дети смущенно стояли вокруг нее. Ханна обняла Маргот за плечи.

Юрген откашлялся, потом мотнул головой и сказал умышленно грубовато:

— Что это значит, Маргот? Ты же хочешь стать пионеркой… А пионеры не ревут; если им приходится бороться с трудностями, они стараются преодолеть их. Почему ты не пришла сегодня?

Этот энергичный тон возымел свое действие. Маргот перестала плакать и начала разыскивать носовой платок. Ханна сунула ей в руку свой.

— Папа не пустил меня… — прошептала Маргот, и у нее опять навернулись на глаза слезы. — Ох, если мне нельзя стать пионеркой, тогда… тогда я…

— Сп-покойней, сп-покойней, — сказал Петер, — не т-так уж все страшно. Мы объясним твоему отцу, не б-бойся.

А Юрген добавил:

— Мои родители тоже сначала были против, но Ханне один раз сел с ними на родительском вечере и рассказал им про пионеров, а потом…

Он не договорил.

Маргот высвободилась из объятий Ханны и, широко раскрыв глаза, попятилась назад. Все обернулись, — в дверях стоял владелец магазина электропринадлежностей Хаане, отец Маргот.

— О-о, сколько гостей в моем скромном доме! — насмешливо воскликнул он. — Чему я обязан столь высокой честью? Ах, так… я… хм… мне должны объяснить. Пожалуйста, я к вашим услугам. Могу я просить уважаемых посетителей пройти туда, в столовую?

И указал рукой на дверь, приглашая их. Дети застыли на месте, растерянно глядя на него. Петер первый овладел собой и подошел к господину Хаане.

— Петер Крюгер, — сказал он официальным тоном и слегка наклонил голову. — А это мои друзья: Ханна Штэкель и Юрген Претш. Можно нам переговорить с вами, господин Хаане?

— Да, я не признаю пионерской организации, — заявил господин Хаане, когда они все уселись в столовой под лампой. — Я не признаю ее, потому что это организация политическая. Я не хочу, чтобы мою дочь вовлекали в политику.

— Откуда вы знаете, что мы политическая организация? — спросил Юрген.

— Ну, голова на плечах у меня все-таки есть. Я читаю газеты, вижу вас на демонстрациях, гляжу на ваши витрины, что вы там пишете… Как раз на нашем углу висит одна…

— Это витрина Хельмута, — заметил Юрген Петеру. — Что там сейчас висит? Ах, да, — картина, изображающая американскую войну в Корее. Мы повесили ее, потому что ненавидим войну и хотим мира. Разве вы за войну?

— Нет, разумеется, нет, — ответил господин Хаане. — Кто же будет таким безумцем, чтобы желать войны! Но я стараюсь не быть пристрастным, я пытаюсь понять обе стороны, а вас приучают к односторонней политике.