Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

Уж не помню, какой я диагноз поставила. Не помню, какое лечение назначила. Пациент-то мой здоров был. Кажется, я сказала, что у него катар. А в дверь уже стучат — очередь волнуется: скоро ли? Я быстро написала на рецептурном бланке: «Сообщите, что надо делать. В лес уйти не могу — сын болен». Сунула ему рецепт и вместе с ним к двери. Говорю: «Принимайте по три раза в день…» Пока говорила, он записку прочитал, кивнул: «Ждите».

С трудом дождалась я следующего вечера. Но Егор Алексеевич в тот вечер так и не пришел. Не было его и на другой день. Он появился на третий вечер. Опять я стала его прослушивать. И он передал мне записку. Шепнул: «Сожгите». Я прочла: «Нужны медикаменты. Можете ли достать? Сообщите». И подпись — «П».

— Это, наверно, сам командир писал! — не удержался я.

— Почему ты думаешь, что командир? — спросил Вадим.

— А нам Митин дедушка рассказывал, как он раненого партизана прятал в погребе. Тот тоже записку написал и подписался «П».

— Может быть, и эта записка была от командира, — произнесла Лидия Викторовна, — но для меня с ее получением наступили самые трудные дни. Я сказала Егору Алексеевичу, что медикаменты достану, чего бы мне это ни стоило. Попросила только узнать, какие медикаменты нужны и много ли. Через день он принес список. Нужны были и йод, и бинты, и вата, и желудочные таблетки… Одним словом, была нужна целая походная аптечка. И вот стала я завоевывать доверие у гитлеровцев, чтобы получить доступ к лекарствам.

Нелегко это было. Как приходилось сдерживать себя! Будто бы отвратительную микстуру пьешь. Противно, но знаешь, что пить нужно — в этом спасение. По клочку ваты, по бинтику, по таблетке я собирала для партизан посылку. И наконец наступил день, когда ее можно было бы отправить в лес. Но как? Всюду патрульные заставы… Егор Алексеевич, узнав, что посылка готова, снова сказал: «Ждите». И наконец я дождалась.

Как-то вечером на прием ко мне пришла девушка. Девочка почти. В платке, в стареньком платьице. Я не сразу узнала Клаву Муравьеву, дочку казненного гитлеровцами лесника. Она очень изменилась. Но меньше всего я могла ожидать, что Клава Муравьева — посыльная от партизан.

— Так, значит, Клава Муравьева к вам приходила! — воскликнул Вострецов.

— Ко мне, — кивнув, подтвердила Лидия Викторовна. — Она приходила три раза. А я за это время примерным поведением да хорошей работой настолько завоевала расположение у начальника госпиталя, так он мною был доволен, что удалось мне сделать многое.

Однажды я пришла к нему и попросила осмотреть моего сына. И чего только я ему не плела! Чем не пыталась улестить. Говорила, что при Советской власти врачей готовили наспех, ничего-то, мол, они не умеют, ничего не знают. И ведь клюнул он на приманку — пришел, осмотрел Димку. Ясное дело, поставил диагноз — крупозное воспаление легких. А у Димки тогда еще экзема началась — недоедал он. Уж как я благодарила этого надутого индюка! Сейчас вспоминать и смешно и стыдно. Но зато немец разрешил мне брать для сына лекарства в госпитальной аптеке. Партизанам моя хитрость, конечно, пригодилась.

— А Клава? — снова спросил Женька. — Когда ее схватили, она тоже к вам шла?

— Да, ко мне, — прозвучало в ответ. — Если бы от меня, то не было бы сейчас на свете ни меня, ни Димки… Ее долго пытали. Дознавались, к кому она шла, зачем, с кем у нее в городе связь… Ничего она не сказала. Так и погибла молча. Оружия при ней не нашли. Никаких документов… Но откуда фашисты могли дознаться, что Клава в партизанском отряде? Откуда им было известно, что она именно в этот день придет в город?.. Помню, тогда еще слух прошел, что Клаву предали. Но кто мог ее гитлеровцам выдать?..

— А вам Клава ничего не говорила? — спросил Женька. — Может быть, партизаны кого-нибудь подозревали?

Лидия Викторовна покачала головой:

— Нет, Клава об этом ничего не говорила. Я думаю, что если в отряде и был предатель, так партизаны его принимали за настоящего бойца, доверяли ему и ни в чем подозревать не могли. А с Клавой мы вообще почти не разговаривали во время ее визитов. Правда, однажды… Это произошло во время последнего ее посещения, за неделю до того, как ее схватили… За окнами, на улице, раздалась песня. Идиотская песня, одна из тех, что обычно пели гитлеровцы, шагая куда-нибудь строем. Клава услышала голоса фашистов — высокие, крикливые, и я увидела, какой ненавистью загорелись ее глаза. Губы дернулись от гнева…

Только такой безмозглый человек, как я, мог подумать хоть на секунду, что Клава Муравьева, партизанка, дочь погибшего героя, не устоит под пытками, откроет гитлеровцам тайну лесных и болотных троп!..