Александр Соколовский - Неутомимые следопыты

Насчет дождя Митя угадал правильно. Заморосило часа в три, как раз после обеда. Я был почти уверен, что из-за непогоды мы не пойдем к Лидии Викторовне, а Женька с Игорем и Митей не поедут на вокзал, чтобы повидать Арсения Токарева. Но напрасно я так думал. Видно, мало еще успел узнать наших новых с Женькой друзей — зареченских ребят.

Первым явился Митя. За ним спустя каких-нибудь пять минут примчался Федя. Следом за ним вместе пришли Настя с Игорем. Девочка пришла в резиновых сапожках, в непромокаемом плаще с капюшоном.

— Куда же вы собрались в эдакую непогодь? — с непритворным ужасом произнесла тетя Даша, увидев, как мы торопливо одеваемся. — Живой нитки на вас не будет.

— Ничего, тетя Даша! — весело отозвался Женька. — Следопытам дождь не помеха!

Тогда Дарья Григорьевна молча вышла в сени и принесла оттуда два непромокаемых плаща — один для Женьки, другой для меня. Наряжаясь в эти немыслимые одежды, мы с моим товарищем просто покатывались от хохота. Не могли сдержаться от смеха и наши друзья.

Дождь моросил не очень шибко. А может быть, нам просто так показалось, потому что на нас были надеты плащи.

— Уговоримся так, — сказал Женька, и глаза его возбужденно заблестели. — Мы с Серегой и Настей отправимся на Ленинскую, к Лидии Викторовне. А Митя с Игорем и Федей поедут на вокзал… А вон и автобус идет.

Пассажиров в автобусе было немного. Устроившись возле окошек, все трое стали махать нам руками, словно прощаясь навеки. Особенно старался Федя. Автобус зафыркал, как взнузданная лошадь, и неторопливо покатил вниз по улице. А мы зашагали на Ленинскую.

Широкая Ленинская улица почти вся была застроена одними каменными зданиями. В одном из них — Настя хорошо знала, в каком именно, — жила Лидия Викторовна Старицкая.

Лидия Викторовна была дома. Она сама отворила нам дверь. И хотя нужно было вперед пропустить девочку, Женька, увидев маленькую худощавую женщину, сказал:

— Извините, вы Лидия Викторовна?

— Да, — несколько удивленно отозвалась женщина.

Если бы я случайно встретил на улице эту, ничем не примечательную женщину с усталым лицом и согнутой, словно под непосильной тяжестью, спиной, я бы никогда не подумал, что она когда-то, рискуя жизнью, помогала героям-партизанам.

— Да вы проходите, проходите, — пригласила Лидия Викторовна, пропуская нас в прихожую.

— Здравствуйте, тетя Лида, — застенчиво поздоровалась с ней Настя.

— Да ты уж не дочка ли Серафимы Прокофьевны Селезневой? — с любопытством осведомилась Лидия Викторовна.

Настя покраснев, кивнула.

— То-то я вижу, вылитая мама!.. А вас я тоже знаю, — сказала она, обращаясь к нам. — Вы живете у Дарьи Григорьевны Веточкиной? И я даже знаю, по какому делу вы пришли. — И увидев наши недоумевающие взгляды, объяснила: — Ведь это вы нашли в Волчьем логе гильзу с партизанскими письмами и документами. Проходите же в комнату.

Когда мы вошли в небольшую очень опрятную комнату — одну из двух в двухкомнатной квартире, Женька начал объяснять, для чего мы пришли.

— Так вот оно что… — проговорила Лидия Викторовна. — Вы хотите узнать, каким образом я сумела переправлять лекарства партизанам. Ну, что же, ладно, я вам все это с удовольствием объясню. Только сначала давайте я чайник поставлю. И печенье к чаю у меня есть — сама вчера напекла.

Пока она ходила на кухню, я смог как следует оглядеться. Небольшой стол расположился в комнате, придвинутый одним краем к стене. Несколько стульев со спинками и тремя продольными полосками расположилось вокруг стола, будто бы в ожидании, когда мы на них сядем. По стенам были развешаны репродукции с картин. Горка с посудой занимала часть комнаты…

Вернулась Лидия Викторовна.

— Ну вот, чайник поставлен. Скоро придет с работы сын мой — Вадим, и мы вместе сядем за стол. А пока… С чего же начать, дорогие мои гости?

— А вы расскажите с самого начала, — встрепенувшись, произнес Женька.

— Сначала? Ну что ж, ладно.

И Лидия Викторовна начала рассказывать:

— Когда в город вошли немцы, я работала в больнице. Уже на второй день гитлеровцы приказали очистить больницу. Все отделения — и терапевтическое, и хирургическое, и даже детское. А у нас лежали очень тяжело больные. Но комендант слышать ничего не хотел, никаких возражений. «Здесь должны отдыхать и лечиться доблестные воины великой Германии, — заявил он. — А до этого сброда — ваших больных — мне нет никакого дела». Глядела я, ребята, в ту минуту на этого поджарого рыжего немца в начищенных сапогах, в отутюженном мундире и думала: «А ведь и у тебя, наверно, в твоей Германии, есть дети. Есть близкие, родные. Так кто же вырвал из твоей груди все человеческое — уважение к людям, жалость к больным детям? Неужели Гитлер со своей бандой?»