Евгения Басова - Изо [litres]

У детдомовского забора Катя помедлила – между прутьев неловко вылезал какой-то мальчик. Света спросила шепотом уже вдогонку ему:

– Он удирает?

Катя ответила:

– Зачем? Поселковый приходил с нашими играть. У нас же площадка – где найдешь такую еще?

– А можно к вам приходить? – удивилась Света.

Катя пожала плечами:

– Ну, все же приходят. Мальчишки играют в футбол…

И Катя скользнула в детдомовский двор через дыру между прутьями.

Свете предстояло пешком, вдоль дороги, идти к центру города – мимо стройки, совершенно пустой в воскресенье, и по мосту над рекой. Машины проносились по мосту с шумом, и она каждый раз закрывала глаза. Дорожка для пешеходов была совсем узкой, и никто по мосту пешком не ходил. Она почувствовала себя счастливой, когда мост закончился, и бросилась к городским кварталам бегом. По дворам, мимо горок и лесенок и малышей на них, напрямик к дому идти было привычно, и Света говорила себе: «Ничего, в следующий выходной мне снова дадут денег, и я поеду в детский дом на троллейбусе».

Теперь, когда она вспоминала Катю, ей вспоминался красивый загорелый мальчик. Она не понравилась ему, хотя он ее совсем не знает. Света представляла, как склоняется над ним, раненым, на корабле, как утаскивает в трюм, и он спрашивает потом: «Кто меня спас?» Или нет, с ним все в порядке, он целится в кого-то на чужом корабле – из старого ружья, которое надо все время перезаряжать. Света в голубом пышном платье подает патроны, и когда пиратское нападение наконец отбито, он оглядывается на нее. Похожее платье она видела и в кино, и в музее и может нарисовать. Света спохватывалась, что она забыла о Кате; тут же для той находилось и роскошное длинное одеяние, и место на корабле – правда, где-то поодаль на палубе, так, чтоб она не попадалась своему знакомому на глаза. Жаль, Света не узнала, как его зовут; ей не терпелось дождаться воскресенья.

Мальчику не понравилось, что Света носит очки, и по дороге из школы она сняла их. Все было как в разбавленном молоке, земля под ногами как будто двигалась, и было непонятно, куда ставить ногу, казалось, что вот сейчас упадешь. Ее быстро стало тошнить.

Дома без очков ходить было легче, но мама спросила:

– Света, ты разбила очки?

– Не разбила, – ответила Света и хотела уйти к себе в комнату.

Но мама остановила ее, спросила:

– Света, где твои очки?

Пришлось надеть их.

Назавтра Нина Кротова говорила ей, что такие очки, как у них, в больших городах уже не носят. А носят в совершенно другой оправе!

Света слушала ее, потом сказала с тоской:

– Ты не понимаешь, мы же с тобой – очкашки!

– Очкарики! – улыбнулась Нина. – Нам и за очками надо следить, как всем за платьишками. Так я тебе говорю: в этом году уже не такая мода…

Она сняла очки – сразу ее лицо сморщилось. Она поднесла очки близко к глазам, погладила оправу, точно та была живой.

– Знаешь, я привыкла к ней! Но в этом году должны быть уголки, здесь и здесь!

Света не ждала, что через секунду заплачет – и сразу громко, в голос. Никому бы она не могла рассказать про Кировский поселок, и про базар со старыми вещами, и про красивого мальчика. И Катю Трофимову, должно быть, никто в классе уже не помнил. Одноклассники собрались вокруг. У них были перепуганные, добрые лица. Все спрашивали ее о чем-то. У Нины не получалось их оттеснить, она гладила Свету по руке и повторяла: «Не плачь! Не плачь!»

На следующей перемене Света обнаружила у себя в портфеле начатую шоколадку. Анчугин поглядывал на нее напряженно, почти испуганно. Света отметила это мельком – руки уже торопливо разрывали обертку, уже несли первый кусочек в рот. На прошлой перемене многие ходили в столовую, а Света сказала Нине: «Иди с кем-нибудь, я не хочу».

В понедельник она и не заметила, как высидела все уроки без школьного завтрака. Только на последнем уроке ей вдруг сразу резко стало хотеться есть. И она со всех ног бежала домой, и мамин суп оказался вкусным, вкусным! Она съела две тарелки и налила еще, вспомнив, что ей надо много сил, чтобы добежать до художественной школы. И она взяла из дому булочку, чтобы подкрепиться на обратной дороге, и она ничуть не устала вчера.

Но во вторник уже на четвертом уроке она все время помнила, что у нее нет денег, и внутри под ребрами что-то давало о себе знать, все время заставляло чувствовать себя, там булькало, и ее тошнило – нельзя было думать о чем-то другом.

Кира Львовна спрашивала:

– О чем ты думаешь, Света?