Фрида Вигдорова: Двенадцать отважных

— Одна беда, — улыбаясь, перебил его Вася, — с дисциплинкой туговато.

— А если мне, например, надоедает одинаково учиться? Неинтересно! Понял?

— И языкастый ты. Чуть что — на дыбы. Самого не затронь, а другого ни с того ни с сего обидеть можешь.

Борис понял, почему Вася, который не любил подобных объяснений, затеял этот разговор: обиделся за Лену. Сегодня она примчалась к Васе ни свет ни заря, решила тоже идти с ними в степь. Но Борис начал кричать, что пускай тогда идут вдвоем, а с него довольно этого детского сада. Сейчас он уже жалел, что так обошелся с Леной. Она веселая и хорошо читает вслух — громко, с переживаниями.

— Ну вот из-за чего ты нынче на Лену набросился? Помешала бы она тебе, да? — Вася обхватил руками колени и, закинув голову, с укором взглянул на рослого Бориса.

Вася был чуть не на голову ниже его, хотя всего одним годом младше, видно, пошел в мать — хрупкую, маленькую.

— Да, понимаешь, злюсь я на тебя. Что она нам за компания? Одиннадцать лет девчонке. Еще в куклы играет. Иду я недавно мимо их сада, а твоя прекрасная Леночка с куклой цацкается, дочкой ее называет…

Вася тихонько рассмеялся.

— И пусть себе играет! Тебе-то что? Ты вот и на Володьку Моруженко до сих пор злишься. Ну, подрались вы с ним из-за той кошки? Так ведь он же был прав. Ты знал, как он выхаживал эту кошку, лечил ее, кормил. Теперь в школе все смеются, говорят, что между вами пробежала белая кошка…

Борис хмуро молчал.

— Смотри-ка, кто это? — сказал Вася. — Вроде к нам.

Борис повернулся в сторону села и, щурясь от солнца, тоже стал всматриваться.

— Кто же это? Надя? Да нет, Ленка! Что это она со всех ног? — И Борис добавил с усмешкой: — Соскучилась. Шуточное дело — с самого утра с тобой не виделась!

— И не надоест тебе? — ответил Вася.

По степи бежала девочка, тоненькая, босая, с растрепавшимися темно-русыми косами. Ее голубое выгоревшее платье трепыхалось по ветру. Красная, задыхаясь от быстрого бега, она еще издали прерывисто закричала:

— Вася, домой!.. Тетя Домна… зовет! Скорее! Ждет она!

— Да что стряслось?

— Война!

Секунду мальчики молча смотрели друг на друга и разом торопливо зашагали к Покровскому. Лена рассказывала на ходу: по радио передали — война. Немец напал. Мужчины собираются в военкомат. Брат Лены и еще многие с ним уже уехали в Артемовск на машине.

— Вы тоже поедете в Артемовск, — обернулась она к Васе. — Там и жить останетесь.

— Жить?! — воскликнул Вася.

— Ага, тетя Домна сказала.

Ребята подходили к селу. В эту пору Покровское всегда было тихим, безлюдным. Изредка пройдет кто-нибудь за водой или залает собака — тявкнет для порядка и умолкнет. Сейчас по широкой длинной улице метались люди, из маленьких окон слышался женский плач. На краю села надсадно гудела машина — большой грузовик с зелеными облупившимися бортами.

…В Артемовске жил старший Васин брат и дядя Егор с женой Настасьей. Конечно, с братом надо проститься. И дядю Егора Вася любил. Но зачем оставаться жить в Артемовске? Вася уже бежал к дому — скорее, скорее, он уговорит мать вернуться. Она поймет, уступит. Что бы ни случилось на свете, зачем уходить из родного села?

Дверь была распахнута. Вася заглянул в хату да так и застыл на пороге. В маленькой, всегда чисто прибранной кухне с широкой плитой сейчас все было вверх дном: скатерть повисла на углу стола, стенной шкаф раскрыт настежь, посредине на полу — большая плетеная корзина, и в ней — кастрюли, посуда.

Но больше всего поразило Васю другое: мать взглянула на него и будто не заметила — скользнула невидящими глазами и отвернулась.

Васины товарищи, прослышав о том, что Носаковы уходят из Покровского, прибежали проститься. Тут были и смуглолицый с иссиня-черными глазами Толя Цыганенко, которого в школе прозвали Цыганом; и Погребняки Толя и Нина — брат с сестрой, словно близнецы, похожие друг на друга; и синеглазый Володя Лагер; и тихая задумчивая Надя Гордиенко со своей закадычной подружкой Олей Цыганковой; и Варя Ковалева.

Они, особенно мальчики, редкий день не бывали у Носаковых, и приветливая Домна Федоровна всякий раз радовалась приходу ребят. Но сегодня она никого не замечала. Медленно, словно в потемках, двигалась по комнате, что-то перекладывала с места на место, перебирала вещи и говорила сама с собой.

— Надо помочь ему собраться, — голос ее звучал странно спокойно, ровно. — Носки небось все порвал, успеть бы заштопать… Рубашки постираны, выглажены… Не забыть бы костюм новый из сундука вынуть… Сундук тут оставим… В Артемовск и письма от него дойдут быстрее… А чайник для заварки где же? Его подарок! Куда же я чайник-то сунула? — Все ее мысли были о старшем сыне. Худощавое лицо ее еще больше осунулось, побледнело, и частые рябинки на нем стали заметнее.