Константин Кислов - На узкой тропе [Повесть]

— Что говорит доктор? — опросил учитель.

— Совсем ничего не говорит, — ответил Душанба. — Мне кажется, он считает меня по-прежнему психом, от которого можно ожидать все, что угодно.

— Ну, зачем так… — перебил учитель. — А вы-то сами что чувствуете?

— Хорошо себя чувствую. Очень хорошо.

Насыров немного помолчал, внимательно посмотрел в лицо собеседника.

— Хочу предложить вам работу, Алихан-ака. Как вы?..

— Работу?! — Душанба переменился в лице. «Работа»! Это слово давно уже стало чуждым для него. Оно пугало его так же, как пугали другие слова: тюрьма, милиция, суд. Но сейчас это слово прозвучало совсем иначе, просто, как звучит слово хлеб, вода, воздух, жизнь. Оказывается, в слове нет ничего страшного, стоит только прислушаться к нему сердцем.

— Работу?.. А какая может найтись для меня работа, Джура-ака? — робко спросил Душанба.

— Простая работа в нашем школьном саду, — объяснил учитель. — Вот и ребята — ваши помощники. Они там сейчас одни трудятся.

— Право, не знаю, что сказать, — смущенно продолжал Душанба. — Если говорить честно, мне хотелось другую работу. Именно ра-бо-ту… Хотелось бы с кетменем…

— Ваше желание вполне понятно, дорогой мой, — улыбнулся учитель. — В школьном саду именно такая работа.

— У нас там есть и лопаты, и грабли, — добавил Федя. — А осенью трактор обещают дать.

— Трактор?!

— Конечно, — подтвердил Джура Насырович. — Нам хорошо помогают шефы, совхоз.

— Не хочу скрывать от вас, Алихан-ака, — продолжал учитель, — я думаю о некоторых и своих личных интересах: собираюсь отдохнуть, раны подлечить. Они снова начинают меня беспокоить. А вы пока за делом поглядите. Согласны?

— Неужели это возможно?! — испуганно произнес Душанба. — Поручить мне такое дело… А если…

— Мы — люди, Алихан-ака, лю-ди, — подчеркнул учитель. — Люди не могут жить без доверия. Вот мы и пришли сказать, что доверяем вам. Договорились?

Душанба стоял возле беседки высокий, бледный и глубоко взволнованный. Его волновала неминуемая встреча с чем-то большим, радостным, светлым, встреча с людьми, которых он еще вчера боялся, презирал, сторонился.

Роман так больше и не заснул, вконец напуганный услышанным. С бьющимся сердцем он следил за тем, как просыпались его страшные соседи. Один за другим они выползали из шатра, грелись на солнце, почесывались. Обогревшись, стряхнув с себя утреннюю дрему, в мрачном молчании принимались пить чай. Потом так же молча по одному расходились. У костра остался Рауф-хальфа. Он кормил петуха, подставляя ему под клюв грязную, сложенную ковшом, ладонь. Петух радостно кукарекал и, давясь кусками лепешки, тряс головой, будто благодарил хозяина.

Последним из шатра вышел Мадарип-ишан — высокий и важный, с непроницаемым выражением лица. Роман приподнялся на локте и стал наблюдать. «Вот он какой, их главный предводитель… „Волосатый“, а у самого нет волос. Хитрый, не хочет людей смешить».

Мадарип-ишан расправил плечи, поднял голову, точно собирался начать утреннюю гимнастику. Умылся из того же кумгана, в котором кипятили чай. Расстелил халат и встал на молитву. Роману было хорошо видно его лицо, вначале — строгое, нахмуренное, будто старый ишан сердито ворчал на кого-то. Потом оно расплылось в рабском умилении, а губы скривились в такой сладкой улыбке, словно их хозяин только что съел жирный плов. Кончив улыбаться, Мадарип-ишан, сморщившись, заплакал настоящими слезами, которые тихо ползли по рябому лицу. Это уж совсем удивило Романа: как можно плакать, когда тебя никто не обижает?

Кончив молитву, ишан крикнул Гузархана и велел ему оседлать ишака.

— А ты чего сидишь, бездельник? — проворчал он на Рауфа-хальфу. — Чего дожидаешься?

— Сейчас я, ишан-ака, сейчас уйду. Накормлю птицу и уйду.

— Аллах хозяин птицы, он и накормит ее.

— Да, да, ишан-ака, — безропотно согласился Рауф-хальфа. — Об этом я и говорю всем правоверным…

Мадарип-ишан, кряхтя и вздыхая, взобрался на ишака и тронулся в путь. Петух, глядя ему вслед, захлопал крыльями и запел. Лицо старого Рауфа просияло улыбкой. Он погрозил петуху скрюченным пальцем.

— Ах-ах-ах, зачем так кричишь, мошенник?

— Наелся — и кричит. Смотрите, какой у него зоб, — сказал Саидка, подсаживаясь к Рауфу.

— A-а, это ты, Саид!

— Рауф-ата, зачем вы его всегда таскаете? Ишан-ака говорит, что петух не ваш, аллах хозяин ему, а вы таскаете? — спросил Саидка.

— Вот поэтому-то, сын мой, я и не расстаюсь с птицей, что она в таком уважении у аллаха находится. Может, всевышний заметит и пошлет мне за мой труд немного счастья. — Рауф-хальфа беззубо ухмыльнулся, сощурив хитрые, очень живые глаза.