Тодд Хазак-Лоуи - Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте

У Франты нет ответов на все наши вопросы. По правде говоря, у него нет ответа ни на один вопрос. Так что мы ложимся на свои нары и довольствуемся его обещанием читать вслух до тех пор, пока все не заснут.

Кажется, я уже уснул, когда что-то меня вдруг напугало. Я глянул — дверь слегка приоткрылась, в щель просачивается свет. Франта перестал читать. Послышался громкий шепот, шаги приближаются ко мне. И вот надо мной склоняется мама.

— Мама? Что ты?

— Возьми его завтра с собой. — Она укрывает меня одеялом — тем самым, которое она уже дважды пыталась мне передать, — укрывает меня и Иржи.

— Что ты делаешь? — шепчу я, окончательно проснувшись. — Давно уже комендантский час. Тебя посадят в Малую крепость. А то и расстреляют, если попадешься. С ума сошла?

— Госпожа Грюнбаум! — Рядом с мамой возник Франта. — Я не могу вам позволить…

Она словно не слышит ни его, ни меня.

— Возьми завтра с собой. Будет холодно, будет дождь. Не забудь. И надень на себя все, что сможешь, как можно больше, одно поверх другого.

— Госпожа Грюнбаум!..

Несколько мгновений мама ничего не говорит, только гладит меня по волосам. Потом очень тихо отвечает:

— Франта! Если завтра я увижу там Мишу…

— Где — там? — вмешиваюсь я.

— Если завтра я увижу Мишу без этого одеяла, тогда, ей-богу, я…

Оба они надолго умолкают. Потом мама наклоняется, целует меня в голову и уходит. Я смотрю на Франту: он потирает подбородок и что-то бормочет, а что — не разобрать.

Как только мама вышла, я соскочил с нар и подбежал к окну. Я ожидал, что Франта прикажет мне вернуться в постель, но вместо этого он вдруг тоже подошел к окну.

Секунд через десять я увидел маму внизу, перед корпусом. Держись подальше от фонарей, мысленно посоветовал я, и она действительно сошла на обочину и растворилась в темноте. Больше мама не появлялась, но я продолжал стоять у окна, прокладывая в голове маршрут к ее корпусу: я как будто шел рядом, затаив дыхание и молясь, чтобы поблизости не оказалось охранников.

— А теперь, — тихо сказал Франта пару минут спустя, — давай в постель.

Но я не тронулся с места, лишь посмотрел на него. Непонятное у Франты выражение лица — как будто он сейчас где-то далеко.

— Как ты думаешь… она добралась, все в порядке?

Он не сразу ответил. Взгляд Франты сделался странным, он совсем был не похож на себя.

— Да, — сказал он наконец очень сухо. — Да.

Франта разбудил нас затемно. Я полежал несколько секунд и тогда лишь вспомнил про маму. Сначала решил, мне все приснилось, но тут мои пальцы нащупали что-то непривычное и поднесли край одеяла к моим глазам. Я натянул его на голову и попытался вообразить, что вернулся в Голешовице, лежу в кровати с родителями. Но даже этот дивный теплый запах не помог мне туда перенестись.

— Подъем, подъем! — повторял Франта. — Надевайте самую теплую одежду. Шапку, у кого есть. Сапоги, у кого есть. В семь утра мы обязаны построиться у Южных ворот.

Я натянул три пары штанов, четыре рубашки, две пары носков и сапоги — правда, у одного из них дыра в подметке. Прихватил куртку и одеяло и встал у двери, дожидаясь остальных.

Мы довольно долго ждали у ворот, подходило все больше людей, небо светлело. Начался дождь, несколько ребят попытались укрыться под деревом, но листья давно опали, никакой защиты.

Тут мне в голову пришла одна удачная мысль.

— Иржи! — сказал я. — Помоги мне залезть наверх.

— Зачем?

— Просто помоги, — сказал я, положил свернутое валиком одеяло ему на плечо, ухватился за ствол и долез до первой толстой ветки. Уселся в развилке, высоко над растущей толпой. Огляделся, но не увидел нигде ни маму, ни Мариэтту.

— Миша! — кто-то дернул меня за ногу. Франта. — Рехнулся? Слезай немедленно!

Он помог мне слезть, при этом до боли стиснув мне руку.

— Неподходящий сегодня день, чтобы привлекать внимание. Ты понял?

— Извини, — сказал я, но Франту это не очень-то удовлетворило. — Я пытался высмотреть маму. Ты ее не видел?

— Что? — Он вскинул голову и, мне показалось, выругался себе под нос. — Нет. Я разузнаю. — И тут уж он выругался вполне отчетливо. — Это займет какое-то время.

— Много времени? — спросил я, но Франта не ответил.

Наконец ворота открылись, начали выпускать людей. Но прошло минут пятнадцать, прежде чем наша часть толпы сдвинулась с места.

За все время в Терезине я ни разу не видел столько эсэсовцев. Их десятки, и каждый с автоматом наизготовку. С тех пор как нас сюда привезли, я почти каждый день мечтал: вот бы пройти через эти ворота. Но сейчас, когда со всех сторон окружают эсэсовцы и никто не объясняет, куда нас гонят и зачем, я бы предпочел остаться в постели. Весь бы день там пролежал, если бы позволили.