Всеволод Привальский - Повесть о бедном солдате

Но теперь Ленин возвышался над залом, он стоял на трибуне, улыбаясь и подняв руку, пытаясь успокоить зал. А зал продолжал бушевать, и, зараженный всеобщим энтузиазмом, выкрикивал что-то и Серников, вглядываясь в лицо Ленина и силясь вспомнить: проходил ли такой человек мимо его заставы на мосту. Нет, не упомнишь… Стой, а ведь на портрете в газетке, что еще летом показывал ему фельдфебель, Ленин был с бородой, усами и вроде бы посолидней. Оно, конечно, недолго бороду и сбрить… Хотя, что это я, ведь Федосеев об этом давеча и говорил…

Зал наконец умолк, смирился перед поднятой ленинской рукой и тогда, как бы кинув руку вперед, Ленин заговорил:

— Товарищи! Вопрос о мире есть жгучий вопрос, больной вопрос современности. О нем много говорено, написано и вы все, вероятно, не мало обсуждали его. Поэтому позвольте мне перейти к чтению декларации, которую должно будет издать избранное вами правительство.

Ленин на мгновение остановился, оглядел притихший зал и торжественно, раздельно прочитал: «Декрет о мире. Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».

«Так, — с удовлетворением подумал Серников, — одно сбылось, что обещали большевики. — Вот он, стало быть, и мир».

После Ленина с трибуны выступали другие, неизвестные Серникову. Они поддерживали Декрет о мире, и им тоже хлопали, но не так громко, как Ленину. Но когда один из ораторов стал толковать насчет каких-то оговорок, а другой даже об ультиматуме, который, дескать, надо предъявить немцам, Серников разозлился. «Энтих бы, что еще о чем-то там рассуждают, на недельку бы да в окопы вшей покормить, живо бы сами мира запросили без всяких там оговорок». И, возмущенный до глубины души, Серников стал протискиваться вперед, к трибуне, чтобы это самое высказать вслух. А что особенного? И скажет! Мало ли он с самого лета на митингах навыступался?

Но выступать не пришлось: уже вся солдатская масса съезда шумно потребовала мира. Какой-то усатый за столом президиума поднял руку и громко объявил о голосовании.

Первый декрет Советской власти — Декрет о мире — был принят единогласно. И вновь буря ликования подняла весь зал. Делегаты — кто сидел в креслах — повскакали со своих мест, кто стоял — бросали вверх шапки, обнимались, хлопали друг друга по спине. Бородач, что давеча поднимал Серникова, орал: «Конец войне! Конец войне», и по заросшему его лицу катились слезы.

Вдруг послышалась песня, тотчас подхваченная всем залом. Ее Серников слыхал уже не раз, но слов пока не знал и сейчас остро жалел об этом. Но припев — «Это есть наш последний и решительный бой» — он подхватил уже со всеми, с радостью глядя на шевелящиеся губы Ленина.

Была уже глубокая ночь, когда Ленин вновь поднялся на трибуну и в установившейся тишине начал доклад о земле. Серников насторожился, как взведенный курок, услышав первые же фразы:

— Мы полагаем, что революция доказала и показала, насколько важно, чтобы вопрос о земле был поставлен ясно. — Это было сказано спокойно, даже, как показалось Серникову, устало. Зато следующую фразу Ленин произнес страстно, убежденно, слегка перегнувшись через трибуну, будто не слова говорил, а вкладывал в душу каждого свои мысли. — Возникновение вооруженного восстания, второй, Октябрьской революции ясно доказывает, что земля должна быть передана в руки крестьян.

«Ну вот и слава богу!» — чуть ли не вслух сказал Серников и стал поднимать руку, чтобы перекреститься, но его толкнули: не мешай.

Слушая «Декрет о земле», пять простых и таких понятных пунктов, слушая «Крестьянский наказ о земле», Серников вдруг вспомнил строчку из солдатского письма: «Видно, только Вы один имеете сочувствие к настоящей свободе и сочувствие об измученных солдатах». Он вздохнул, испытывая редкое для него чувство благодарности и шепча: «Теперича все. Все сбылось, что обещали. Теперича одно только осталось: добыть бумажку насчет землицы — и домой, а там сами распорядимся».

Закончил Ленин доклад так же просто, как начал, но Серников мысленно ахнул: Владимир Ильич, точно подслушал его мысли и произнес вслух:

— Суть в том, чтобы крестьянство получило твердую уверенность в том, что помещиков в деревне больше нет, что пусть сами крестьяне решают все вопросы, пусть сами они устраивают свою жизнь.