Аннет Хёйзинг - Как я нечаянно написала книгу

Лидвин смотрела в пространство перед собой.

– Раз уж мы заговорили о спокойном море… – сказала она. Не закончила фразу, взглянула на меня. – Пожалуй, ты для этого еще слишком молода. С другой стороны, уже успела кое-что пережить…

– Пережить? – Я не очень-то много переживаю.

– Ну, потеряла маму, например.

О да.

– Я вот что хочу сказать: писатель должен научиться видеть, что́ стоит за всем этим. За внешней стороной людей. Я имею в виду борьбу. Борьбу, в которой так или иначе участвует каждый. Именно в ней и заключается рассказ.

Борьба. Благодаря этому слову мне только стало вполне понятно, что взрослые тоже не всегда все знают. Я подумала о папе и Диркье. А когда краем глаза глянула на Лидвин, подумала: значит, надо высматривать борьбу. То, что скрыто. И у Лидвин тоже.

Папа всегда работает в гостиной за большим столом. Перебрался туда после смерти мамы. Чтобы присматривать за мной и Калле, а заодно работать. Я хорошо умела играть одна, но когда папа выходил, даже просто в туалет, вскакивала и семенила следом. А потом стояла под дверью, ждала и временами окликала: «Ты еще там?» Или стучала в дверь особым стуком, который он должен был повторить. Сама я ничего такого не помню, но папа несколько раз мне рассказывал, и на глаза у него всегда наворачивались слезы.

Однажды папа купил два цифровых таймера. Завел оба на две минуты, дал один мне, а второй оставил у себя и сказал: «Сейчас я на две минуты поднимусь наверх. Потом вернусь. Хорошо?» Меня очень заинтересовали выскакивающие циферки. Наверно, мне это казалось увлекательной игрой. Во всяком случае, задумка сработала. Из двух минут получилось четыре, восемь, а там и пятнадцать. И однажды я, кажется, выбросила таймеры в мусорное ведро. Папа не стал их оттуда доставать. Позднее он рассказал мне, что фокус с таймерами придумала Адди. Наверно, она вдобавок решила, что папе пора перебазироваться наверх, в старый кабинет, но он не стал.

Мой папа работает дома. Он делает компьютерную анимацию для телевидения и целыми днями улыбается, сидя перед компьютером. Вернее, перед компьютерами – во множественном числе, стало быть, – потому что весь обеденный стол заставлен аппаратурой: мониторами, принтерами, сканерами, планшетами и ноутбуками, моим и Каллиным. В прошлом году Боб, папин лучший друг, выпилил посредине стола большую дыру. Все кабели, словно пучок макарон, уходят в эту дыру, к огромной розетке на множество штепселей, которую он, в смысле Боб, прикрутил снизу к столешнице. Так что теперь обеденный стол решительно превратился в рабочий. Мы за ним вообще не едим, даже когда приходят гости. Все едят, сидя на большой коричневой кожаной скамье на семь персон, каждый со своей тарелкой на коленях. Калле сидит между папой и мной, так уж повелось. В двадцать минут седьмого мы идем на кухню, накладываем на тарелки еду, чтобы вовремя сесть на скамью и посмотреть «Огрызок». А за десертом смотрим «Молодежный журнал». Адди считает «ненормальным», что мы едим перед телевизором. По ее мнению, это вредно для здоровья, поскольку пищеварение слишком отвлекается или что-то в этом роде. Ну, мое-то пищеварение ни капельки не страдает. А когда каждый день смотришь «Огрызок» и «Молодежный журнал», к восемнадцати годам узнаешь о мире достаточно, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Так полагает папа.

– Вообще-то я толком не знаю, зачем все это написала, – сказала я Лидвин. – Ну, хотела объяснить, почему мы всегда едим, сидя на скамейке.

– А почему это важно? – спросила Лидвин. И посмотрела на меня поверх очков.

– Потому что кое-что говорит о том, как мы живем?

– А почему ты рассказываешь именно про еду на скамейке?

– Может… потому, что Патриция считала это глупостью.

– Ты собираешься и ее вывести на сцену?

– Хм, ну да, позднее.

– Как главную героиню или как второстепенную?

Уф-ф, что-то здорово смахивает на перекрестный допрос.

– Как второстепенную.

– И какова тогда ее роль в рассказе?

Я невольно призадумалась.

– …наверно, потому, что Диркье не считает это глупостью?

– Ага, противопоставление. Ты хочешь использовать Патрицию, чтобы показать Диркье в выгодном свете.

– А разве нельзя?

– Да как раз можно! Противопоставления в рассказе работают неплохо. Только дело в том, что второстепенный персонаж просто так не вводят. У него должна быть определенная функция. Точь-в-точь как у Боба. Ты ввела его, чтобы показать, что твой папа не очень-то ладит с инструментами.