Кирстен Бойе - Лето в Зоммербю [litres]

– Я бы вообще не хотела никуда уезжать! – сказала Марта. – Во всяком случае, не ради школы. – Она говорила и шлёпала босыми ногами по воде, поднимая брызги.

– Но ты же приедешь ещё! Ясное дело, – сказал Энес и на минутку накрыл рукой её руку. – Ингу отсюда не выкуришь, как мы убедились. Значит, ты сможешь приехать в любой момент.

Марта кивнула. Смотреть в глаза Энесу она сейчас не могла.

Но, пожалуй, теперь она уедет домой с робкой надеждой. У Дезире тоже всё налаживалось долго-долго. У них тогда даже Ватсапа не было.

Но не важно, чего хотела Марта – время давно бежало бегом. Оно просто мчалось галопом, как никогда не происходило, если Марта ждала чего-то прекрасного. И вот однажды, когда она звонила по телефону у изгороди, папа сказал, что на следующий день они с мамой летят домой: врачи сказали – всё хорошо.

– Наконец-то! – выдохнула Марта, сдерживая комок в горле. Конечно, она обрадовалась, что мама поправилась, и конечно, она очень рада, что мама с папой возвращались домой, даже очень.

Но когда она смотрела на воду и слышала, как хохотали Миккель и Матс за сараем, как они босиком бегали по песку и играли с Тигрой или, стоя на берегу, пускали наперегонки странные щепочки, в которых никто, кроме них самих, не признал бы кораблики, – тогда она замечала, что уже затосковала по Зоммербю и по здешней жизни, хотя вроде ещё и не уехала и тосковать по-настоящему пока невозможно.

А на следующий день пришло сообщение от Анники. «Приехали твои родители! – писала Анника. – Вы готовы завтра переезжать в город?»

Понятно, в город их тоже забирала Анника. Ведь родители с бабушкой не общаются. А бабушка – с ними, они в контрах, и никто не знает почему. Марта точно знает одно: это просто ужасно и наверняка очень глупо. Но изменить она ничего не могла. Она не сводила глаз с телефона. «Хорошо, сегодня вечером сложим вещи! – написала она и почувствовала, как от этого предложения у неё сжалось сердце. – До завтра!»

«А я ещё так не хотела сюда ехать! – подумала она, плетясь между деревьев к дому ещё медленнее, чем обычно. – Что тут могло быть такого особенного?»

На воде, оранжевой от лучей заката, из моря сплошным потоком шли яхты: выше бухту перекрывал разводной мост, и они торопились к открытию, чтобы со своими высокими мачтами не застрять у моста ещё на час*; на выгоне на Марту глазели коровы; из городка этим вечером не доносилось ни звука, потому что ветер дул в другую сторону. Что уж тут такого особенного? Марта, подумай головой, не дури.

Она ещё раз посмотрела на кучу непрочитанных сообщений в Ватсапе – от подруг, которые разъехались на каникулах кто куда, – и закрыла телефон. Успеет и дома.

Ужин был грустный, и завтрак тоже выходил грустный.

– Вы что, не рады? Совсем не соскучились по маме с папой? – спросила Марта, пытаясь подбодрить саму себя.

Матс только хмуро глянул.

– Соскучились, – сказал Миккель.

И Марта хорошо понимала, что они имели в виду. Она ведь тоже соскучилась по родителям и ждала их. Но это никак не отменяло грусть от расставания.

Вещи сложили быстро – они же привезли из дома совсем немного; даже если учесть, что бабушка выдала им из кладовки несколько аккуратно сложенных полиэтиленовых пакетов, чтобы Миккель с Матсом собрали в них все свои ракушки, вырезанных зверей, кораблики из щепок и красивые камешки.

Потом осталось только сидеть и ждать.

Солнце светило, словно нарочно хотело их поманить и подразнить перед отъездом, и они сидели втроём на мостках.

– Я умею вязать два морских узла, – сказал Миккель, толкнув грязной босой ногой «Грозу морей» так, что лодка чуть закачалась. – Восьмёрку и боцманский. Энес говорил, в следующий раз научит ещё вязать шкотовый и плоский штык.

– Я тоже умею восьмёрку! – сказал Матс. – Мне Диляра показывала.

Так они сидели у самой воды и грустили – и поэтому совсем не заметили маму с папой, пока те не подошли к ним почти вплотную.

– Мама! – заорал во весь голос Матс, чуть не сбив с ног маму, стоявшую на двух костылях с таким видом, как будто она только что пробежала марафон – а она всего лишь дошла по неровному полю от изгороди. – Мама, мама, мама!

И никакой грусти как не бывало.

Миккель бросился на папу, а Марта остановилась перед ними, чуть ли не стесняясь.