Александр Красильников - Путешествие Феди Карасика

— Кипяток будешь из бака наливать — не обожгись…

«Чайковский» опаздывает. Но пусть себе опаздывает, не прошел бы мимо! Федя смотрит на берег у пристани — там тоже много народу. У сходней пристани на берегу в четыре ряда тетеньки в платках. Перед ними в корзинах — помидоры, яйца и прочая снедь. Арбузов еще мало и дынь — тоже, рано. Недели через три-четыре из Песчанки повезут сюда арбузы и дыни. Лодки у берега будут стоять полные арбузов, полосатых — мелитопольских, черных — победителей.

Федя вспомнил, как в прошлом году он, Федя, и Петрик Моисеенко приезжали сюда с арбузами. Собственно, поехали они из-за Петриковой бабушки. Петрик помогал ей нести арбузы. А Федя — за компанию. Перед тем на бахчу ходили, и Федя сорвал такой арбуз-великан, что все пассажиры-покупатели останавливались около Феди и ахали.

Арбуз и в самом деле был велик, Федя еле-еле донес его в мешке.

— Это не арбуз, а земной шар! — восхитился какой-то кругленький дядя в белоснежной сорочке с фотоаппаратом через плечо. — Честное слово, земной шар!

Феде понравилось такое сравнение. Но ему уже не хотелось продавать арбуз, он вдруг понял, что его арбуз и на самом деле исключительный.

Петрик, определивший его стоимость в три рубля, бубнил на ухо:

— Дешевле не отдавай, возьмут!

И наверное, Федя так и повез бы арбуз обратно — никто не отваживался платить такую сумму, хоть арбуз и стоил, может, эти три рубля. Толстенький с фотоаппаратом тоже убежал, поохав вокруг и даже попробовав чудо-арбуз на вес. Потом вернулся опять.

— Понимаешь, мальчик, пароход через пять минут отходит, а я не могу уехать без твоего арбуза, — говорил толстенький и чистенький дядя. — Я могу только два рубля заплатить, больше мне не позволяют командировочные.

Федя не очень понял тогда, почему какие-то командировочные не позволяют заплатить за арбуз больше двух рублей. Но тут дядя в белой сорочке, уговаривая Федю, достиг, видно, таких вдохновенных высот, что нечаянно нашел нужные слова:

— Я его, красавца, на сельхозвыставку в Москве отдал бы…

— Берите, — вздохнул Федя. Если для сельхозвыставки, он не мог торговаться? Пусть все люди смотрят, какие вырастают арбузы в Песчанке.

Сейчас Федя так отчетливо вспомнил прошлогодний выезд с Петриком сюда, в Крутоярск, что даже услышал вдруг голос:

— Дурачок, такой арбузище за два рубля отдал.

Это бабушка Петрика сказала тогда. И еще добавила свое:

— Вот свят дух — продешевил!..

Вспоминая прошлогоднюю поездку, Карасик слышит мамин голос:

— В Горьком сойдешь, садись на трамвай — и до Канавина. А там спросишь на станции, когда поезд на Гороховец.

Маршрут мама объясняет уже десятый раз. Ей все кажется, что Федя не усвоил его, чего-то забыл. Еще когда шли по займищу мимо знакомых Фединых озер, еще когда сидели на песке, ждали переправу через Волгу, мама говорила опять и опять:

— Деньги, которые зашила, не трогай до Горького. Это на билет тебе.

К трусам Феди мама пришила изнутри тайник-кармашек, чтобы не потерял пятерку, которая предназначалась на железнодорожный билет. Федя сначала воспротивился: что-то в этой заплате на трусах было унизительное, жалкое, но мама настояла на своем. Пришлось подчиниться, а то еще раздумает и не пустит вообще никуда.

В руках Феди — портфель, обыкновенный школьный портфельчик, купленный после окончания пятого класса. Черный, еще новенький. В нем уместились белая майка, трусы, кружка, чтобы пить на пароходе чай-кипяток, много пряников домашнего печенья, пачка сахара, копченая колбаса и… бумага.

Бумагу — двадцать чистых листов, карандаш Федя положил в портфель, чтобы не видели родители. Зачем да почему, спросят. А Феде бумага может пригодиться: все-таки ехать долго, что услышишь, увидишь — можно записать. Все путешественники — и Миклухо-Маклай, и Амундсен, и даже Робинзон Крузо — вели дневники. Федя, конечно, понимает: он — не Миклухо-Маклай, он просто Карасик. Но все равно, бумага может пригодиться. Ну хотя бы и для другого: вдруг найдет вдохновение, и Федя напишет стихи про Волгу! Мало ли чего… Дома у Феди уже есть несколько стихотворений.

Начал он писать стихи весной, перед концом учебного года. А дело было так. Есть у них в 5 классе «А», вернее — теперь в 6 «А», Стаська Рыжий. Рыжим его прозвали потому, что он и на самом деле рыжий. Эдакий деловой парень. Фамилия его настоящая Забара. Посадили их в пятом классе за одну парту с Федей. И вот этот Рыжий и пошел, и пошел выдумывать! То фотоаппаратом хвастает и снимки показывает, то велосипедом… Отец у Стаськи — бухгалтер в колхозе, живут они в большом доме, у Стаськи даже комната своя: кровать, письменный стол. Этот вот самый Стаська, новый Федин дружок, как-то написал стихи, и эти стихи поместили в школьной стенгазете. Назывались они «Пастушок». Ну, про то, как пастушок пас коров, рифмы там такие были: лужок — рожок.