Борис Машук - Горькие шанежки [Рассказы]

Дед усмехнулся.

— Это-то верно. Только вот вы с Шуркой народ грамотный, берите счеты да раскиньте сами. Нынче мне шестьдесят пятый. Двадцать годов я на железной дороге состоял. Еще восемь лет кладите на империалистическую и гражданскую. Из-за них, мне, язви его, и жениться вовремя не пришлось. Сколько получается? А остальное время с самого мальства я же, как весь наш род, землепашеством занимался. И в Рассее, и в Забайкалье. Вот и считай…

Председатель задумчиво посмотрел на него.

— Ладно, дед, пусть так, — сказал он. — А где ж ты сеять-то собираешься?

— Что у нас земли нет?

— Ну ты, старый, как малый… Есть же указы, есть нормы на огороды для частного сектора. Никто тебе лишней сотки не даст.

— Так это ж на колхозной земле…

— А у тебя что, своя заимелась? — прищурился председатель.

— Мы, Фрол, живем в полосе отчуждения, разве не так? Ай забыл, что по сто шагов от железной дороги в обе стороны казенными называются? Или не знаешь, сколько у нас огородов какой уже год пустует?

— Да знаю, знаю, — хмуро сказал Фрол. — Только чертовщина же все одно получается. В районе твоя посевная, дед, такого шуму наделает, что и зерну не рад будешь. Это же… Понимаешь, как при единоличном хозяйстве все получается. И когда, скажут? В сорок пятом для себя посеял пшеницу старик…

Дед удивленно заморгал.

— Кто тебе сказал, что я для себя? Я эту пару ведер посею, только чтоб твоим мужикам с этой мелочью не возиться. Они ее, пока до поля довезут, половину рассыпят. Уродятся хорошие семена из этой пшеницы, — все до последнего ты их и получишь. А уж когда зерно в мешках будет — тогда и колхозу резон им заняться. Выбрать участок какой и опять отдельно посеять его, на развод…

Председатель крутнул головой, походил по комнате. Посмотрел на деда тепло, с улыбкой.

— Ладно, отец. Приходи утречком. Дадим тебе тягло часа на три. Где пахать будешь?

— Да тут же, за озером.

Председатель вышел на крыльцо, провожая Шурку и деда. Пощурился на солнце и опять улыбнулся.

— Сей, дед, сей… А станут мне голову мылить — буду твоими сынами да орденами отмахиваться.

Домой шли молча. Шурка поглядывал на своего деда, который такое измыслил, что и председатель сперва растерялся. Ну и ладно, что лепешек не будет, теперь Шурке никак не хотелось отставать от дедовой затеи.

— Пахать-то с утра станем? — поинтересовался он.

— Такую работу завсегда с утра у нас начинали.

— И я тебе подсоблю. До школы, поди, и управимся…

Скосив глаза на внука, дед хмыкнул. Шурка сразу его понял.

— Ты только разбуди меня, ладно? — попросил он. — А то опять скажешь, что жалко, мол, стало…

— Разбужу, как же. Только пахари, Шурк, сами о зарей поднимаются.

Все же дед не сдержал обещания. Совсем рано сходил он в деревню, а когда Шурка встал и вышел во двор, он увидел у ближней, давно брошенной деляны чужого огорода телегу, привязанного к ней невысокого меринка. Дед копошился у плуга. Наскоро ополоснувшись, Шурка заторопился к нему.

Дед уже прицелился начать первую борозду. Увидев Шурку, он как ни в чем ни бывало протянул ему вожжи:

— Ну-ка становись в погонычи, Шурк. Да шибко конягу не дергай.

— А как его зовут, деда?

— Серафим сказывал — Квелый…

Дед захватил деревянную узкую лопаточку с длинной ручкой, лежавшую на телеге среди двух борон, всунул ее куда-то между ручками плуга, взялся за них и кивнул Шурке: начинай, мол… Шурка нн-нокнул, взмахнул вожжами, и меринок, по-колхозному покорный к командам всяких людей, напрягся и потянул плуг.

— Вон на ту метку держи, Шурка, — показал дед на кол, белевший в конце делянки.

Конек, привычный к деревенской работе, почти сам вышел к нужному месту. Шурка повернул к другому краю огорода и по деляне потянулась еще одна борозда — ровная, с пластами отливавшей под солнцем черной земли.

Заходя на второй круг, дед приостановился.

— Теперь, внучек, потяжелей чуток будет. Ты веди Квелого так, чтобы большое колесо плуга у нас точно по борозде шло. Понял? Чтоб конь у тебя не вихлялся от среза…

Шурка кивнул деду, тронул коня, но тот оступился, сорвав срез в борозду.

— Повод, повод короче держи! — посоветовал дед.

Шурка взялся за повод почти у зауздка. Меринок скосил на него глаз, тряхнул головой, заторопился и потянул вдруг от борозды. Виновато оглянувшись, Шурка увидел, как напряглись руки деда, держащие ручки плуга.

— Ровней, ровней держи!

— Он сам дергает так…

— А ты не позволяй ему, не позволяй, — приговаривал дед то ли себе, то ли Шурке. — Вот, во-от, так и пойдет, так и пойдет у нас дело…