Нина Дашевская - Тимофей - блокнот. Ирка - скетчбук

И что. Что я ему скажу?

Я вдруг так расстроился. До ужаса. Зачем я его искал?..

Если бы, скажем, это был не Захар, а девушка. Несчастная любовь. Увидел я её, скажем, из окна троллейбуса в другом троллейбусе, за двумя морозными стёклами, и влюбился на всю жизнь. Тут всё было бы ясно: я бы стоял с этими… Незабудками? Ну, какие-нибудь небанальные цветы, не розы же. Или стихи бы я ей сочинил. Я, правда, стихов не пишу, но это пока. Пока у меня нет несчастной любви.

Нет, не цветы и не стихи. Я бы влюбился в необыкновенную девушку. Я бы ей подарил… Ну, не могу придумать. Я же пока не влюблён.

Хотя, может, это мне хочется быть оригинальным. А девушке хочется розы и стихи.

А Саша Захаров что? Я же не могу его вот так ждать у школы. Зачем я его искал вообще.

Вот бы случайно встретить. Но вероятность таких случайностей стремится к нулю.

Я чего-то расстроился из-за всего этого. Даже окарина не помогает.

Хотя нет, немного помогает. Поиграл и стало легче. Если ещё ноты выучить – можно было бы записывать мою музыку.

Человек отправился в путь рано утром. Он решил идти, пока солнце будет подниматься. А как начнёт опускаться – повернуть назад, чтобы вернуться по своим следам до темноты. Снегоступы, как он назвал их, держали на снегу. Шагать было неудобно, но он быстро приспособился. Да, получалось неплохо, значительно быстрее, чем просто ногами. Он шёл под прямым углом к краю земли, уходя от него всё дальше.

Довольно быстро он устал, начали замерзать ноги и руки. Но он продолжал идти. Что дома? Дома опять то же самое, так что выбора нет. Он оглянулся – домика уже не видно. Неровная цепочка следов уходила за горизонт. Метели нет, небо ясное, так что бояться нечего. Он пел про себя разные мелодии, которые научился играть. Идти стало веселее.

Солнце не очень высоко, почти ровно движется вдоль горизонта. Он измерял его высоту пальцами, чтобы не ошибиться. Всё нормально, пока можно продолжать путь.

Глаза болели от снега и слезились, он опускал веки и старался смотреть вниз, на свою тень. Только изредка поднимал голову.

Понемногу настроение изменилось. От его решительности не осталось и следа. Его одолели сомнения и сильная усталость. И вот он поднял голову и увидел, что снег изменился. Пока непонятно что, но что-то другое. Он вгляделся повнимательней и понял: впереди есть тёмная точка. Посреди этой белизны что-то лежит. Что?

Он приободрился и пошёл быстрее. Сначала ему казалось, что этот предмет совсем небольшой, но потом понял: темнеет что-то больше его самого. Он подошёл ещё ближе и увидел кучу досок.

Что это?.. Просто серые доски разной ширины и длины. Лежат тут, наверное, давно. Кто положил их? Значит, тут есть кто-то ещё? Кто? И где он? Откуда взялись эти доски и что с ними делать?

Он упал на эти доски и понял, как устал. Невозможно идти дальше.

Человек закрыл глаза.

Какой-то ужас. Какие ещё доски, зачем? Он там не умрёт у меня? Нет, не должен. Какой-то странный текст, и самое ужасное – я им не управляю. Вот же выдумал на свою голову! Писал бы лучше… Ну, не знаю. Про мальчика и носорога.

Я почти выздоровел и опять пошёл в школу. И там случилось важное событие.

Агриппина опять на меня посмотрела. И я понял: в прошлый раз не показалось. Точно. Что-то происходит. И потом, на физкультуре, Ильицкая оказалась не такая уж красивая. То есть красивая, но я её как-то пропустил. И с чего я взял, что Агриппине не идёт физкультурная форма? А Киры вообще сегодня нет. А я и забыл про неё.

– Ну-ну, – сказал Андрей.

– Чего ещё «ну-ну»? – взвился я.

– Ничего.

– А ничего, так нечего нукать!

– Да я разве что. Я ничего.

– Иди отжимайся! – отправил я его.

Я-то освобождён, мне не надо. Пусть идёт отжимается, для его дохлых мышц полезно. Может, наблюдательность притупится.

Я долго соображал, что же мне ей сказать. О чём говорить? Ведь надо сказать что-то, почему я такой тупой? Корольков бы нашёлся, блистал остроумием. А я! Ну хоть что-то!

Но она сама сообразила.

– Как книжки, послушал?

– Да, спасибо. Ты меня прямо спасла от скуки.

И молчим дальше. Вот два дурака, о чём говорить? Близнецы, точно.

– А мне папа окарину купил, – ляпнул я.

– Правда? Настоящую? Я всегда хотела…

– Ты правда знаешь, что это такое?!.

– Ну да. Я вообще люблю странные инструменты. У меня дома лютня есть.

– Что?!.

– Лютня. Старинная такая штука, с длинным грифом. Знаешь, есть диск такой… Я тебе дам послушать. Там Стинг на лютне играет и ещё один лютнист. Старинные английские песни. «Лабиринт» альбом называется.