Лидия Чарская - Большая книга новогодних историй для девочек

Ему в ответ летели стоны Марьи Ивановны и горькие рыданья Васи.

Громко хлопнув дверью, он ушел, а через час на пороге подвала появилась рослая фигура с нависшими усами, с грозным взором, сверкавшим из-под козырька военной фуражки.

С испуганным криком бросился Вася к матери, как бы заслоняя ее от нежеланного гостя.

– Я пришел за деньгами! – произнес хозяин, в то время как пронзительно острые глазки его окидывали убогую, нищенскую обстановку комнаты.

– Но нам нечем платить, – простонала больная, – повремените, Бога ради… Дайте мне оправиться, встать… Вот заработаю и выплачу все до копейки…

– Долго этого ждать придется, матушка – произнес сурово полковник, – коли вы больны, отправляйтесь в больницу, а даром занимать свою квартиру я не могу позволить…

Больная заплакала.

– И рада бы была в больницу! – произнесла она… – Да куда дену мальчика? Пропадет он без меня.

– А уж тут я ничего не могу поделать, – произнес сурово хозяин. – И вот мой последний сказ: очищайте к вечеру квартиру. Даю вам три часа сроку…

Сказал и повернулся, чтобы уйти… как вдруг что-то неожиданно упало к его ногам. Золотистая головка припала к его коленам, слабые детские ручонки обвили их…

– Добрый, добрый барин! – шептал, задыхаясь, маленький Вася, – не гоните нас! Да вы не выгоните, я знаю… Вы кажетесь только таким суровым да строгим, а на самом деле у вас доброе сердце, барин золотенький… Вы поймете, как нам трудно с мамочкой с тех пор, как она заболела… Но она поправится, наверное, и тогда все хорошо будет… Повремените только с уплатой… И маленький Вася вас за это благословлять будет и любить после мамочки больше всего на свете.

Что-то дрогнуло в суровом сердце старика. Никто еще не говорил с ним так ласково и просто. Все боялись и чуждались его, и вдруг этот маленький белокуренький мальчик так смело упрашивает его…

– Кого ты просишь, мальчуган, – вырвалось помимо воли из груди полковника, – разве ты не знаешь, что говорят про меня у нас в доме люди?

– Знаю! – смело глядя на него своими честными правдивыми глазенками, отвечал Вася.

– И все-таки не боишься меня? – чуть-чуть улыбнувшись, спросил старик.

– Не боюсь, – отвечал Вася, – вы не такой вовсе, вы добрый… Только горе у вас, верно, было большое, или люди вас много обманывали, оттого вы и стали чуждаться людей, оттого и требовательнее к ним стали. Так мне мама говорила, – заключил свою речь мальчик.

– Хорошая у тебя мама, видно, – произнес хозяин, – славного сынишку вырастила она, – совсем уже иначе, мягко и ласково прозвучал его голос, – и скажи твоей маме, чтобы не беспокоилась она ни о чем покамест… За квартиру пока что не надобно платить…

И поспешно вышел из убогой конурки.

Благодарные слезы бедняков были ему ответом.

Что сталось с Алексеем Марковичем? Никто не узнавал старика. Лицо его просветлело, глаза глядели мягче и добрее… При встречах с людьми он не отворачивался от них, как бывало, а приветливо отвечал на поклоны жильцов.

Угадал сердце старика белокуренький мальчик. Правда, ничего злого не было в натуре Били-на… А только часто приходилось ему натыкаться на злых недобрых людей в его жизни, которые обманывали его, и ожесточилась вследствие этого его душа, стал он подозрительно относиться к людям, всюду видя обман и подвох.

Но с той минуты, как, глядя ему прямо в глаза ясным открытым взором, белокуренький мальчик высказал свое мнение о нем, захотелось старому полковнику оправдать это мнение, и стал он иначе относиться, добрее и проще, к окружающим людям. А тут еще новая привязанность запала ему в сердце. Не выходит из головы его белокуренький Вася… День и ночь думает о нем старик.

– Вот бы ему такого внучка!

И стал наведываться все чаще и чаще в убогую каморку швеи Алексей Маркович. Стал подолгу беседовать с Васей и все больше и больше привязываться к милому ребенку.

Однажды с губ Билина неожиданно сорвалась фраза:

– А что, Васюта, возьмете вы с мамой деньжонок от меня столько, чтобы открыть мастерскую, делишки поправить, хорошую квартирку взять? А?

Но Марья Ивановна, услыша это, только печально покачала головою.

– Нет, барин хороший, – произнесла она, – не возьму я от вас денег… Брать в долг не могу – не отдать мне, а так – не нищие мы, чтобы милостыней питаться… Вот встану, заработаю, тогда другое дело, можно и переехать будет…

Поник головою старик. Не было еще случая в его жизни, чтобы люди от подарков отказывались, и еще больше расположилось его сердце к маленькой семье.