Сигизмунд Либрович - Живые примеры [Совр. орф.]

Ровно в 4 часа, Андрей Павлович вернулся со службы. По обыкновению он направился в кабинет, где в это время его ждала уже бабушка, тетушка и несколько гостей. Новую салфетку он сейчас же заметил и позвал Нюту к себе.

— Это твоя работа? — спросил он ее, положив руку на голову дочери.

— Моя, — живо ответила она.

— И ты ее всю сама сделала?

— Всю.

— Никто не помогал?

— Никто, папа.

Отец расцеловал дочку.

— Если так, то — спасибо, от души спасибо. Мне жаль расставаться со старою салфеткою, с которою связано столько воспоминаний моей жизни, но я все-таки с сегодняшнего дня спрячу ее в шкаф и буду каждый день любоваться твоею работою.

Сказав это, отец нежно привлек ее к себе. На глазах его показались слезы.

Гости один за другим, стали рассматривать вязанье и не находили слов для похвалы. На Нюту все эти похвалы производили чрезвычайно неприятное впечатление: она дрожала, опасаясь, что кто-нибудь заметит, что часть бордюра сделана другою, более опытною рукою.

Весь день Нюта была как-то растеряна, не знала, что говорить, что отвечать; каждый вопрос гостей о салфетке вызывал в ней дрожь.

Между тем Андрей Павлович с гордостью рассказывал одному гостю за другим о неожиданном подарке, который он получил от дочки, уверял всех, что салфетка, от первого до последнего кружка, вся ею сделана, и ласково целовал Нюту в голову. Подарок видимо обрадовал его.

Когда вечером Нюта, ложась спать, прощалась с отцом, он, сильно взволнованный, сказал:

— Спасибо, дочка, спасибо!.. Сегодняшний день один из лучших дней в моей жизни. Ты меня обрадовала твоим подарком, как никто в жизни. От души спасибо!..

Слеза медленно покатилась по его щеке. Нюта тоже расплакалась, и долго не могла успокоиться.

Во всю эту ночь она не закрыла глаз. Она чувствовала упреки совести за то, что солгала отцу, будто вся салфетка сделана ею, и будто никто ей не помогал, между тем как это была неправда. Перед ее глазами постоянно мелькали те части бордюра, которые были связаны матерью, утюг, которым она гладила салфетку, грустное лицо матери в ту минуту, как Нюта просила ее окончить работу за нее…

— О, зачем, зачем я вздумала пойти к Мане Калининой, зачем я не написала ей, что в этот вечер быть у нее не могу!.. — упрекала себя Нюта.

Она встала на следующее утро бледная, усталая. Глаза ее горели. Узнав, что отец в кабинете, она прямо направилась к нему. Он сидел на диване и любовался новою салфеткою.

— Папа, я желаю тебе что-то сказать, — обратилась Нюта к нему.

По лицу дочки Андрей Павлович тотчас же понял, что у нее есть к нему серьезное дело. Посадив Нюту возле себя, он тихо сказал:

— Слушаю. В чем дело?

Тут Нюта, громко рыдая, рассказала ему, что она вчера солгала, ответив на его вопрос, что никто ей не помогал, и подробно передала ему причины, по которым она салфетки не окончила сама.

Отец внимательно выслушал взволнованную дочку.

— Дитя мое, ты дурно сделала, что солгала и заставила меня тоже лгать перед другими, будто вся салфетка, от первого до последнего кружка, сделана твоими руками, — сказал он дрожащим голосом, — но твое скорое, чистосердечное сознание, вызванное не какими-либо внешними обстоятельствами, а одними укорами совести, искупает твой грех. Эта первая ложь пусть будет последнею в твоей жизни… Теперь забудь о салфетке; забудь ее и веселись как прежде…

Нюта горячо поцеловала отца в руку и отправилась в пансион: ей как-то стало легче, свободнее.

Когда Нюта вечером случайно проходила мимо кабинета отца, то заметила, что ее салфетка была снята со стола. Старое вязанье бабушки заменило снова Нютин подарок.

Но не надолго: в тот же день Нюта принялась за новую салфетку; она работала по утрам и по вечерам, употребляя на вязанье все свободные часы; никакие приглашения подруг не могли ее оторвать от работы; она перестала бывать у Мани, не выходила почти гулять, пока не окончила новой салфетки. Этот новый подарок она уже связала решительно весь сама.

Радость отца, когда Нюта ему поднесла свою работу, не имела границ. Он целовал ее и плакал и смеялся… Никогда в жизни Нюта не видела его таким.

удят колокола… Идет торжественная пасхальная заутреня… Все церкви битком набиты народом… В эту ночь никто не работает: все конторы, все заводы, все магазины и мастерские закрыты… Не закрыта только телеграфная станция. Там, несмотря на величайший в году праздник, кипит работа. В ярко освещенных комнатах телеграфной станции сидят две молодые девушки: одна у письменного стола принимает от публики депеши, другая — у телеграфного аппарата ровными ударами рукоятки «передает» содержание телеграмм…