Игорь Минутко: Костры на площадях

…Еще не проснувшись, маленький медвежонок сжался от страха: в его ноздри проник страшный запах, который он учуял тогда, на берегу реки, — запах человека. И он почувствовал, что рядом нет мамы, и всем своим существом он почувствовал беду. И внезапно гром прокатился над лесом, грозное рычание мамы услышал маленький медвежонок, и в этом рычании были ярость и отчаяние. Медвежонок окончательно проснулся, в ужасе открыл глаза и увидел, что уже светает, и мама, вытянувшись, лежит перед берлогой, ее большое тело дергается, и изо рта струйкой вытекает кровь. И каким-то новым инстинктом маленький медвежонок понял, что маму убили, что она мертвая, и шерсть дыбом поднялась на спине медвежонка. Что делать? Надо спасаться! И тут он обнаружил, что брата и сестры нет в берлоге. Они, наверно, успели убежать в лес. И еще он увидел, как к берлоге подходят люди. Огромные, беспощадные, неумолимые.

Маленький медвежонок рванулся вперед и хотел шмыгнуть в холодные мокрые кусты, но в это время чья-то сильная рука схватила его за холку с такой силой, что ему сдавило дыхание, и оторвала от земли.

— Попался, лиходейник! — загремел над его ухом распаленный голос. — Прошка, тащи мешок!

И маленький медвежонок оказался в тесном и душном мешке. Медвежонок забился, зарычал, заплакал, но все было напрасно.

— Чаво лютуешь, малец? — сказал тот же голос, но уже не так зло. — Все одно без мамки остался. Ухлопали мы твою мамку. Сиротка ты теперя. Горемышник.

— Однако, Иван Васильевич, поедимся ведмежатинки! — захохотал рядом молодой голос.

— Ета точно! А ведмяжоночкя я барину определю. Можа, должок скинет.

Потом маленького медвежонка несли куда-то через лес, он мотался в мешке из стороны в сторону, стукался о теплую спину Ивана и совсем обезумел от страха — он уже плохо понимал, что с ним происходит.

…Телега запрыгала под ним, и в нос ударил терпкий запах лошади. И еще пахло людьми, овчиной, махоркой, ржаным хлебом. И пахло мамой — ее везли, видно, на другой телеге, только к ее знакомому родному запаху примешивался другой, страшный, который внушал маленькому медвежонку ужас, — он не знал, что так пахнет смерть.

Потом слуха медвежонка коснулся целый вихрь неведомых раньше звуков: кукарекали петухи, яростным лаем заливались собаки, мычали коровы — человеческая жизнь со всех сторон окружила медвежонка. Он слышал, как за телегой бегут босые люди, только намного меньше тех людей, которые пришли в лес и убили его маму. Эти маленькие люди орали истошными голосами:

— Мужики ведмедя́ убили!

— Гля, какой здоровущий!

— И махонького ведмежонка пымали. У мешку сидить!

— Дядя Ваня! Покажь!

Телега остановилась, и медвежонка перестало трясти в мешке.

— К барину я, — сказал рядом Иван.

— С богом! — откликнулось ему несколько голосов, и, если бы медвежонок не дрожал от страха, он уловил бы в голосах людей страх.

И опять маленький медвежонок очутился на теплой спине Ивана (спина эта пахла по́том). Опять его понесли куда-то. И несли долго. Но вот Иван остановился, и медвежонок почувствовал под собой не землю, а холодность и глянец мрамора. Иван ушел куда-то, и пленник остался один. Как страшно, горько, одиноко было бедному маленькому медвежонку в душном и тесном мешке!..

…Послышались шаги Ивана и еще чьи-то шаги, тяжелые и неторопливые. Два человека остановились перед мешком, в котором ни жив ни мертв сидел медвежонок.

— С трех выстрелов повалили? — послышался ленивый густой голос. — Молодцы! Скажи на милость! Да… Шкуру приносите. Может, куплю.

— Слушаю, барин. А ведмяжоночкя мы вам, в подарок, значица.

— Ну, ну, покажи-ка!

Медвежонок услышал возню над своей головой, потом свет ударил ему в глаза, он увидел огромный белый дом с колоннами, увидел широкую лестницу и две мраморные статуи по бокам двери; и еще были высокие густые деревья, и дорожка, посыпанная красным песком, и пестрые цветы на клумбах, и небо там, высоко-высоко, в котором летали быстрые и свободные ласточки. Счастливые!

И еще увидел маленький медвежонок большого плотного человека в ярком халате. От человека прескверно пахло чем-то раздражающим и терпким. Медвежонок, несмотря на свое довольно плачевное положение, фыркнул.

— Прелесть! — захохотал человек в халате. — Очарование! Вот Людмила будет рада. Да и Евгений на каникулы приедет — позабавится. — Он хотел погладить медвежонка, но тот жалобно зарычал («Не надо! Не трогайте меня! Мама! Мамочка!»). Человек в халате отдернул руку и захохотал еще громче. — Прелесть! Очарование! Марфа! Иди, милая, сюда! — закричал он. — Ну, спасибо, Иван, услужил.