Колетт Вивье - Дом на улице Четырех Ветров

— Отлично! — воскликнул Жорж. — Меня будут звать… ну… Леонидом [4] Леонид , или Леонидас , — спартанский царь, герой битвы при Фермопилах. . А ты… какая у тебя кличка?

— Геркулес… Хотя, собственно, это уже неважно, раз Союз рыцарей приказал долго жить.

— Как это так — приказал долго жить? — переспросил Жорж, строго глядя на друга.

Мишель отвел глаза.

— Но я же тебе рассказывал: мне так велел мосье Турон, — возразил он слабым голосом. — Ведь он же говорил со мной, как мужчина с мужчиной!

— Он велел тебе хорошо учиться — вот и все. Но разве нельзя хорошо учиться и при этом состоять в Союзе рыцарей? А я-то все утро потратил, чтобы сочинить вторую листовку! Нет, слушай, ты же не можешь нас бросить, это было бы свинство!

Мишель растерянно опустил голову. Кого слушать — мосье Турона или Жоржа? Он подумал, что учитель в лучшем положении, чем Жорж, — ему что, его не преследуют, он-то не еврей, — и решил принять сторону друга.

— Ладно, — сказал он, — так и быть. Я вас не брошу.

— Прекрасно! — весело сказал Жорж. — Я был в этом уверен: рыцари продолжают борьбу! Но, знаешь что, меня беспокоит эта история со Стефаном! Лучше нам помалкивать обо всем таком в школе! Давайте собираться в Люксембургском саду: так будет вернее… Нет, подумать только, что ты хотел сорвать нашу затею… Ну и дуралей же ты, старик!

И он стал шутливо тузить Мишеля кулаками. Приятели рассмеялись.

— Да, — сказал Мишель. — Но мы с тобой прогуляли целый урок — кажется, естествознание. Плохо дело!

Взявшись за руки, друзья зашагали в школу.

Фанфан болел недолго. На другое утро жар у него спал, и он потребовал, чтобы ему разрешили встать. Норетта как раз его одевала, когда в дверь постучала радостная консьержка. Она принесла детям письмо от отца, из немецкого плена. Отец писал, что по-прежнему находится в том же лагере, получил из дома посылку и открытку, здоров, не мерзнет, надеется летом быть дома. Вести весьма скудные, да и притом давние (письмо отправлено два месяца назад), но все же это, несомненно, был отцовский почерк, и Эвелина Селье воспрянула духом и даже решила отпраздновать рождество.

Мать прислала ей из деревни кое-какие продукты: жирного кролика, немного сала и две головки сыра. Эвелина решила пригласить Соланж и ее брата, если к тому времени он появится, а также Жоржа и сестер Минэ.

Мать Жоржа обещала испечь пирог без масла и яиц, по изобретенному ею способу, и потом прийти вместе с мужем — пить кофе. Будет настоящий рождественский пир, какого они за всю войну не видели.

Дети тоже приготовили сюрприз к празднику: рождество не бывает без елки, и ребята на свои сбережения купили деревцо. Не для себя, конечно, они-то слишком большие, чтобы забавляться такими вещами, но Фанфан никогда не видел елки, разве что на картинках. Каждый отдал все, что у него было. У Норетты, увы, нашлось всего 3 франка и 60 сантимов, у Мишеля — восемнадцать су да еще билет в метро, а у Соланж, которая получала деньги от брата, — лишь пять франков. Но зато Жорж оказался богачом: он торжественно вынул из кошелька — а у него был настоящий кошелек — стофранковую бумажку.

— Сто франков! — прошептал Мишель, остолбенев от удивления.

Норетта и Соланж с почтительным восхищением разглядывали бумажку.

— Итак, у нас 109 франков 50 сантимов, — сказал Жорж, сосчитав все деньги. — Эх, друзья, чего мы только не накупим! И прежде всего — огромную елку!..

Но «огромной елки» в продаже не оказалось; самые маленькие и те стоили так баснословно дорого, что детям пришлось купить крохотную елочку, которую хозяйка цветочного магазина на улице Бюси́ согласилась продать по дешевке, так как у деревца была сломана ветка. На оставшиеся 20 франков Норетта купила восемь розовых свечек, а из листа серебряной бумаги, которую она долго хранила вместе с другими сокровищами, девочка вырезала красивую звезду. Сестры Минэ, которых Мишель посвятил в свою тайну, вовремя вспомнили, что у них в сундуке хранятся елочные украшения. Там же они обнаружили Петрушку, красный мячик и — о, чудо из чудес! — золотой цветок, завернутый в шелковую бумажку.

Дети бурно радовались удаче. Ну и елка у них будет! Как она засверкает! Елку спрятали под буфетом, вместо наборной кассы, которая валялась, временно позабытая, на комоде. Гирлянды засунули за мешочки с макаронами, а золотой цветок Норетта спрятала у себя под подушкой, «чтобы глядеть на него ночью».

При появлении Эвелины Селье все умолкали. Она, улыбаясь, проходила мимо детей и делала вид, будто ничего не замечает, хотя, убирая квартиру, давным-давно обнаружила все спрятанные сокровища. А дел у нее было невпроворот, и утром 24 декабря она встала еще раньше обычного. Надо было раздобыть луку, чтобы приготовить кролика, раздобыть муки, картошки, порей для супа. Она легла спать на рассвете, чтобы закончить свое шитье и в день праздника быть свободной. И все же она почти не чувствовала усталости. Ведь, несмотря ни на что, это было рождество — светлый огонек в долгой непроглядной ночи.