Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

Сторожевик приближался. Уже различались на фоне дождевой мути силуэты надстроек, мачты, стволы расчехлённых орудий. И Корнева вдруг пронзило: неужели они расстреляют его сидящего? Неужели он будет сидеть под выстрелами? Он – красный командир, советский лётчик!

Попытка подняться, встать на ноги сначала не удалась ему. Юркая лодчонка плясала и грозила опрокинуть в воду. Наверное, дай ему такую задачу во время учения, Корнев не сумел бы её выполнить. Не сумел, будь он полон сил, в сухом обмундировании. Не сумел бы потому, что это было попросту невозможно. И любой, кто хоть немного знаком с подобным, может подтвердить: нет, не встать в промокшем зимнем обмундировании во весь рост в утлой пляшущей резиновой лодчонке под названием ЛАС-3.

Однако бывает и так: то, что абсолютно невозможно в обычных условиях, возможно в условиях необычных. Бой – одно из самых необычных условий. Потому что нет ничего более противоестественного для людей, чем убивать друг друга. Сейчас шёл бой. И контуженный лётчик, насквозь промокший, дрожащий от холода, встал и широко расставил ноги. Встал и даже не удивился тому, что сумел сделать подобное. Он просто не имел права не сделать этого.

С Корнева текло, капало в воду, которая успела накопиться под ним. В резиновом днище под каждым из унтов образовалось углубление. И вода собралась в этих углублениях, покрыв унты до кожаных ремешков на щиколотках. Перед глазами вспыхивали разноцветные круги. А на лицо липла и липла противная паутина дождевой пыли.

ТТ для сторожевика – что детский пистолет-пугач. С борта полоснут из пулемёта на такой дистанции, с которой их не достанешь и винтовкой.

Сторожевик, взбив за кормой пену, дал задний ход и застопорил машины. Высоко на борту виднелись фигурки в синем. Даже можно было отличить матросов от офицеров. Они рассматривали оттуда Корнева, точно белого медведя в вольере зоопарка. Рассматривали с некоторым интересом, но вообще-то равнодушно, лениво и бесстрастно.

Корнев поднял пистолет. Покачиваясь и боясь упасть, прицелился. Зачем? Знал ведь, что впустую. Знал, что пуля не пройдёт и половину дистанции. Но он всё равно решил стрелять. Решил потому, что жил, потому что всё ещё вёл бой, потому что сопротивлялся.

Рука у Корнева дрожала. Он прищурил глаз. И нажал курок. Выстрел прозвучал жиденько, как хлопушка. Но отдачей Корнева чуть не свалило с ног. Лодчонка заплясала, как шальная. Он, балансируя руками, выпрямился и всё же устоял.

На борту сторожевика засмеялись. В утренней, нарушаемой лишь шуршанием дождя тишине смех показался особенно обидным. Не прицеливаясь, Корнев выстрелил ещё раз. И ещё. Его уже не так швыряло отдачей. Он стрелял, стараясь не упасть и не забыть о последней пуле. Последнюю нужно было на всякий случай оставить для себя. На тот случай, если бы они вдруг захотели взять его живым.

Смех на борту стал ещё радостней. И от своей беспомощности, от болезненного гула в голове, от злости Корнев на какую-то долю секунды потерял сознание. Его качнуло. Он присел, схватился за округлые борта лодчонки и… его пистолет, его последнее оружие, булькнув, пошло ко дну.

Наверно, они всё же там, на борту, побаивались пистолета в его руках. Потому что стоило Корневу его уронить, как тотчас вспенилась за сторожевиком вода и корабль подошёл ближе. Подошёл почти вплотную к Корневу.

Теперь сквозь туманное марево дождевой пыли он различил на борту даже лица. Там были всякие лица – и равнодушные, и любопытные, и сонные. Вроде бы совершенно обычные человеческие лица.

Счетверённый зенитный пулемёт на юте, развернувшись, опустил стволы к воде. Корнев снова поднялся. Он поднялся и высоко вскинул голову. Он смотрел прямо в чёрные точки, откуда сейчас должен был брызнуть огонь.

Дробь выстрелов, глухо перекатываясь, эхом убежала в дождь. Пули пропели над головой, зашлёпали всплесками за спиной. И Корнев не поверил, что они там промазали. С такой дистанции было невозможно промазать. Если стрелял даже совершенно неопытный новичок. Конечно, они там не промахнулись. Они просто пугали его! Они играли с ним! Они хотели, чтобы он упал сам!

Следующая очередь опять пропела над самой головой. За ней ещё одна. Но Корнев стоял. Не понимая как, но стоял. Сжав зубы, не опуская головы. Стоял и ждал, когда они там натешатся. Он ведь не имел права живым упасть перед ними, перед фашистами. Он – советский лётчик, коммунист.