Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

– Не пять, а четыре, – поправил Федя, ставя на ноги одного почти совсем свалившегося солдатика.

Солдатик почти совсем свалился. Если бы не стоящая рядом секретная баллистическая ракета – флакон из-под одеколона «Красный мак», – он бы обязательно упал. Но ракета ему помешала упасть. Он на неё как бы немножечко прилёг. Витя так об этом и сказал. И почти совсем спокойно сказал. Однако Федя всё равно тут же Вите возразил. Он никогда не мог, чтобы не возразить.

– Она ему не помешала, – возразил Федя. – Она его спасла.

Когда Витя с папой не попали прошлый раз в цирк, получилось примерно так же. Федя из-за ничего сразу полез в спор. Прямо никакой с ним не было возможности. Федя полез в спор, а Витя с папой опоздали на теплоход.

– Да упал же твой солдатик! – возмутился Витя. – И совсем бы свалился, если бы не пузырёк.

– Какой пузырёк? Баллистическая ракета, – сказал Федя. – Солдатик чуть-чуть упал, а не совсем. Он вот так стоял. Видишь? Вот так, боком.

– А чуть-чуть у нас не считается, – полезла на защиту Феди Люба. – У нас считается, когда совсем.

– Чего чуть-чуть-то?! – заорал Витя. – Он у вас, выходит, чуть-чуть умер, а не совсем? Да? Так не бывает! Пароходу не важно, на сколько ты опоздаешь – на минуту или на час. Пароход всё равно уйдёт без тебя. Пароходу чихать, что ты опоздала чуть-чуть.

– Разве пароходы умеют чихать? – сделала очень удивлённый вид Люба. – Скажите пожалуйста. Вот не знала.

– При чём тут «чихать»? – взвыл Витя. – С вами же совершенно невозможно разговаривать! Так не бывает, чтобы люди умирали чуть-чуть! Поэтому, раз он упал, значит, считается!

– Люди сколько хочешь умирают чуть-чуть, – словно какая-нибудь учительница, умным голосом пояснила Люба. – Ты просто, Корнев, ничего не понимаешь. Боец был на грани смерти, но мы в госпитале применили все средства и спасли его. А опоздать, между прочим, очень даже можно чуть-чуть. Зачем сразу – пароходы? В кино, например. В кино сколько хочешь можешь опаздывать, и ничего особенного не случится. Ну, не пустят на журнал. Так я как раз и не люблю журналов. Я только настоящее кино люблю.

Вот и поговори после этого с Любой! Витя ещё не помнил случая, чтобы она когда-нибудь хоть на чём-то споткнулась и сдала свои позиции. Она вон даже с дядей Андрюшей полезла спорить и не пожелала ни в чём признаться. Но ведь про чуть-чуть-то она была совершенно неправа!

– Выходит, и… – Витя стал лихорадочно подыскивать подходящий пример, чтобы хоть раз да сразить Любу, – ну и… потонуть, по-твоему, значит, можно чуть-чуть?

– Ясно можно, – пхикнула Люба. – Человек утонул, а его вытащили из воды, откачали, и он снова живой.

– Может, тогда и украсть можно чуть-чуть?! – совсем вышел из себя Витя.

– Конечно, – подтвердила Люба. – Тысячу рублей украсть – это много, а рубль – это чуть-чуть.

Нет, Витя совершенно не мог разговаривать с Любой. Он всем своим существом чувствовал, что она неправа, а как доказать это, не знал. Любе что ни говори, она всегда находила отговорки.

– Да я же вовсе не про такое чуть-чуть! – не своим голосом взвыл Витя. – Ты отлично понимаешь, про что я говорю! Ты совсем врунья, Люба! Ты всё время врёшь! Я бы за такое враньё, как и дядя Андрюша, не знаю что делал! Я бы…

– Погоди, Витя, – примирительно сказал Федя. – Ну, погоди. Что ты кричишь? Ведь солдатик-то действительно не совсем упал. Вот посмотри, как он упал. Посмотри. Видишь – как. Не совсем, а чуть-чуть.

– Ничего я не хочу смотреть! – замахал руками Витя. – Сговорились?! Вдвоём против одного сговорились! Вы очень прямо прекрасно сговорились с Любой, Федя Прохоров! И поэтому у вас чуть-чуть и не считается. У всех людей считается, а у вас – нет. Зачем же ты тогда, интересно, Прохоров, сказал дяде Андрюше, что ты врун ещё похуже, чем Люба? Зачем? А потому, что ты действительно ещё похуже врун!

– Я сказал, что не я врун, – просопел Федя, – а мы с тобой. Ты и я.

– Ха-ха! – засмеялся Витя. – Ты и я. Почему это: ты и я? Ты меня, пожалуйста, к себе, Прохоров, не пристёгивай. Я совершенно не такой врун, как ты. Жалко, дядя Андрюша не знал, что ты ещё и на Васю Пчёлкина наврал. И тоже всё так же потихонечку, молча.

– Я наврал? – сунул куда-то под мышку нос Федя. Когда же я наврал? Это как раз ты ему наврал. Иван Грозный спросил про Пчёлкина, а ты сразу ему и кивнул.

– Кто… кивнул? – совершенно изумился Витя.

– Ты, – сказал Федя. – Он спросил, а ты кивнул. Я ещё удивился: чего это ты вдруг киваешь? Сам притащил в школу резинку и сам киваешь.