Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

У дебаркадера, приткнувшись борт к борту, отдыхали три многоэтажных туристских теплохода. Повисшее над Волгой солнце припекало совсем по-летнему. Многие мужчины поснимали пиджаки. У сундука-тележки с газированной водой толпилась очередь.

Как отличить иностранцев от наших, от советских людей, ребята не знали. Ни у Вити, ни у Любы, ни тем более у Феди никогда не было ни одного знакомого иностранца. Но всё же кое-какими сведениями, почерпнутыми из домашних разговоров, Люба располагала. Усевшись на скамейке рядом с физкультурницей, которая держала в правой руке весло, Люба сказала, что отличить иностранцев от наших не так и трудно.

– По одежде, – сказала Люба. – Они одеваются не по-нашему. И помятые. Гладиться-то им негде. Ещё они седые часто и с очень начищенными ботинками. Папа говорил, что у них прямо какая-то страсть чистить ботинки.

У серебряной физкультурницы на гордо отставленной ноге кто-то отбил пальцы. На месте большого пальца у физкультурницы торчал кусок ржавой проволоки. Люба вела себя как опытный конспиратор: она давала наставления Вите с Федей, а сама смотрела не на них, а на эту проволоку. Получалось, что она будто вовсе ничего и не говорила Вите с Федей. И даже вообще будто она не имеет к ним никакого отношения.

По аллее прогуливались мамы с детскими колясками и разные другие люди без колясок. Встречались и в помятой одежде. Но не в такой, чтобы очень.

Наконец Витя с Федей увидели человека, которого искали. Нужный им человек застыл у балюстрады, как памятник. Он был высокий, седой и сутулый. Ботинки, правда, блестели не очень, но походили на заграничные. Брюки, вроде, тоже были заграничные- в полоску. Серый пиджак из толстого материала небрежно закинут за плечо. И главное, на шее вместо галстука – шёлковый в горошек платок. И задумчивый взгляд.

Сутулый человек с пиджаком на плече стоял у загородки набережной и с усталой задумчивостью смотрел на Волгу.

– Во! – шёпотом сказал Витя. – Сразу видно, иностранец. Точно, Прохоров?

К задумчивому иностранцу друзья приближались не очень уверенно. Самое сложное заключалось в том, что они не знали ни одного заграничного слова. Как с этим туристом объясняться? Жестами? Васе Пчёлкину было хорошо – он уже два года изучал английский язык. А Витя с Федей должны были начать изучать английский лишь со следующего учебного года, в пятом классе.

– Э-э! – сказал Витя, остановившись в метре от иностранца и протягивая ему значок. – Э-э! М-м?

– М-м? – не понял иностранец.

– М! М! – обрадованно затряс головой Витя.

А Федя для большей выразительности сунул в рот указательный палец, прикусил его и умело показал, как люди жуют.

– О! – удивился иностранец и неожиданно совершенно по-русски сказал: – Вы что, ребята, глухонемые, что ли?

Сначала Витя с Федей на мгновение замерли. А затем дали такого стрекача, словно за ними гналась вся волжская милиция – и сухопутная и речная. Они огибали мам с детскими колясками и ныряли между гуляющими. Они в страхе уносили ноги от неминуемого, как им казалось, готового вот-вот их настигнуть возмездия.

Унеся ноги на безопасное расстояние, Витя с Федей издали определили, что тревога оказалась ложной. Человек, которого они приняли за иностранца, в погоню за ними не кинулся. Человек с закинутым на плечо пиджаком так и остался стоять один-одинёшенек у ограды набережной.

– Чуть прямо не влипли мы с тобой, – сказал, отдуваясь, Витя.

– А там, смотри, фрукт какой, – пропыхтел в ответ Федя, кивая совсем в другую сторону.

– Где? – не понял Витя.

– Да вон.

На скамье рядом с серебряной физкультурницей сидела Люба. А в метре от Любы на скамье пристроился какой-то незнакомый мальчик.

– Ну и что? – сказал Витя.

– Шишек-банок он захотел, вот что, – пояснил Федя. – Больше он не нашёл, где сесть, да? Что, скамеек, что ли, свободных нету?

Почему Феде вдруг не понравился мальчик, решивший сесть на ту же скамью, что и Люба, Витя и не понял. Но дружба есть дружба. В ней вовсе не обязательно понимать всё до конца. Поэтому Витя набычился точно так же, как Федя, и друзья в суровой решимости зашагали к скамье.

– Ты! -грозно произнёс Федя, подойдя вплотную к мальчику. – Тютя! Ты чего тут расселся? Как сейчас двину в лоб по затылку, так и ухи отвалятся. Хочешь?

– Пхи-и! – засмеялась, словно чихнула, Люба.

Она засмеялась, соскользнула со скамьи и удалилась, предоставляя возможность Вите с Федей наедине выяснить отношения с незнакомым мальчиком.