Джоди Андерсон - Пташка Мэй — королева воинов

«Это невозможно, — подумала Мэй. — Невозможно». В Навсегда полно древних правил. И одно из них гласит: «В чужой могилке растрясешь поджилки». То есть проникать на Землю через чужую могилу грозит большими неприятностями.

— Правильно опасаешься, цыпа. Они тебя там могут и в ничто превратить, — радостно поведал Тощий Шкиппи, неправильно истолковав оторопь на лице Мэй.

Они остановились у пустой пекарни с выставленными в витрине хрустящими слойками в виде черепов; кексами, покрытыми толстым слоем глазури, имитирующей мозги, и крошечными затейливо украшенными марципановыми гробиками. Тати принялись сметать с полок все подряд и уплетать за обе щеки, скалясь друг на дружку гнилыми зубами. Мэй безучастно смотрела в никуда. Время от времени Пессимист мягко гладил лапой ее щеку, пытаясь привести хозяйку в чувство. Но осознать факт собственной гибели, попасть в плен к разбойникам и выяснить, что на твою планету собираются вторгнуться несметные полчища гулей, гоблинов и зомби, — столько жути сразу Мэй оказалась переварить не в состоянии. Что-то внутри нее надломилось, треснуло, и даже Пессимист своей мягкой лапкой не мог ее растормошить.

— Эй, это последнее пирожное записано за мной, — угрожающе проревел Тощий Шкиппи.

— Ага, и Санта в этом году придет пораньше, — отозвался Пити, быстро хватая пирожное и засовывая его в рот, а потом с набитыми щеками подмигнул Тощему.

Такого Шкиппи стерпеть уже не смог. Откинувшись, он с размаху дал Пити кулаком в нос, тот попятился, хватаясь — одновременно с соперником — за водяной пистолет. Пессимист, сидя на руках у Мэй, завороженно крутил головой туда-сюда, как на теннисном матче.

— Брейк, мальчики! — заявила Гвеннет, вклинивая свою вонючую ногу между противниками.

Шкиппи, не раздумывая, вытащил кинжал и ловким ударом отхватил ступню.

Гвеннет с воплем кинулась ловить отлетевшую в угол конечность.

— Ты что, совсем ополоумел? — подобрав шевелящую пальцами ступню, возмутилась разбойница. — Можно подумать, у меня скарба мало, еще собственную ногу в руках таскать! — Она принялась оглядываться, выискивая, чем можно привязать ступню обратно, и, не найдя, со вздохом сунула ее под мышку.

Они принялись медленно петлять по городу, по знаку Пити притормаживая на каждом углу, перед каждой открытой дверью и убеждаясь, что горизонт чист.

— Нет-нет да и напорешься еще на темного духа, — пояснил главарь, — хотя по большей части они давно все ушли. Опустошили город и ушли.

Обескураженные неожиданной замкнутостью Мэй, тати пытались наладить беседу.

— Небось любопытно, куда мы тебя ведем? — трещала Гвеннет. — Тут неподалеку приемный пункт для пленников, на северной окраине, в Западном Сглазе, в двух шагах от Злобновольского пункта.

Они пробирались через Сиянти — здешний центр высокой моды. В витринах вдоль улицы красовались невесомые одеяния со множеством прорех и затейливой отделкой из плесени и паутины. Взыскательному вкусу предлагались эксклюзивные черные пятна, менее взыскательному — банальная поношенность и катышки. Тати провели Мэй через Ахи-Страхи, Ведьмины Выселки и Развей. Колченогий Пити тоном экскурсовода вещал, что в лучшие дни сюда приходили за отборной порчей, тут искали самую модную призрачную обувь, а тут слушали нашумевшие мюзиклы. Теперь лишь ветер гонял по улицам и переулкам оставшийся от жителей мусор: бумажные клочки, испещренные фосфорно-светящимися и кроваво-красными буквами, обрывки подвенечной фаты, цилиндры, комки эктоплазмы…

Они завернули за очередной угол — и перед ними откуда ни возьмись выросло Вечное здание.

Массивные золоченые двери, разбитые вдребезги, валялись на мостовой. Стекла на всех этажах были выбиты. Стены разрисованы тульскими граффити — сплошь «блглдлтл» и «архылблгубблбл».

— Архыл блгубблбл… — со вздохом прочитал вслух Пити. — Ну, это уж чересчур.

Даже тати остолбенели при виде выпотрошенных останков Здания.

Мэй безучастно подплыла поближе, выставив вперед связанные руки, и скользнула взглядом по уходящим ввысь стенам, когда-то снежно-белым, а теперь тусклым и перемазанным. И только присмотревшись, Мэй заметила, что под граффити и грязью все еще проступают выцарапанные на стене желания, которые она читала еще в прошлый раз. Мэй опустила глаза. Под ногами валялся осколок витража. Из-под него что-то выглядывало — уголок афиши, трепещущий на ветру. Мэй скользнула отсутствующим взглядом — и вдруг ее как обухом по голове ударило.