Джоди Андерсон - Пташка Мэй — королева воинов

Мэй знала, что светлые мальчики почти не высовывают носа из Катакомб. Боятся неведомой опасности, которая подстерегает их снаружи. Мэй откашлялась, преодолевая неожиданное смущение:

— Э-э… А Люциус… он сейчас тут?

Мальчишка смерил ее взглядом.

— А кто его спрашивает? — пробасил он, напуская на себя грозный вид.

— Я — та самая живая. Пташка Мэй. И мне очень нужно найти Люциуса.

— Неееет… — Мальчишка недоверчиво помотал головой. — Это не ты. Та была маленькая. И живая.

— Я выросла. Но по-прежнему живая.

Веснушчатое лицо мальчишки расплылось в ехидной улыбке.

— Что, самая умная, да? — Он гордо выпятил тощие ребра. — Живую я как-нибудь отличу. — Он кивнул на ее полупрозрачную призрачную фигуру. — Ты — не она. Ты самый натуральный призрак.

— А-а… — догадалась Мэй. — Это же просто саван. — Она откинула его за спину. — Видишь?

Мальчишка оглядел ее с головы до пят и возмущенно скрестил руки на груди:

— Я что, вчера умер, по-твоему?

Мэй вытаращила на него глаза, а потом посмотрела на себя. И ахнула. Ничего не изменилось. Она по-прежнему парила над землей. И все так же светилась призрачным светом.

Мэй испуганно откинула саван еще дальше за спину. А потом принялась лихорадочно дергать завязки на шее, пытаясь сорвать накидку, словно она кишела тараканами и пауками, и швырнуть на землю. Что происходит? Схватив Пессимиста, Мэй сняла саван и с него. Но и кот по-прежнему висел над землей и просвечивал. Мэй повернулась к мальчишке, словно тот мог что-то прояснить. Голова шла кругом. Но мальчишка смотрел на небо, туда, где недавно пролетали вампиры.

— Они всегда там летают, ее ищут, — прошептал мальчик.

— Кто — они? — в отчаянии спросила Мэй, у которой мысли шли наперекосяк, а сердце сбивалось с такта, как запутавшийся человек-оркестр.

Мальчишка перестал всматриваться в облака, но взгляд его тут же скользнул куда-то за спину Мэй, и глаза испуганно расширились. Густую темноту на миг прорезала яркая вспышка, и мальчик исчез, снова погрузив Катакомбы в кромешный мрак.

Мэй больно ткнули в спину.

— На-а-адо же, какие люди! — раздался сзади сиплый голос.

Мэй машинально потянулась за стрелами, однако тут же, споткнувшись, полетела вперед от нового тычка.

— Но-но-но! Руки вверх! И медленно поворачивайся, иначе промокнешь до костей.

Мэй забегала глазами в поисках Пессимиста, но тот куда-то пропал. Тогда она медленно развернулась, задрав ладони в воздух, и чья-то грубая ручища стянула у нее через голову лук.

В темноте ухмылялись три знакомые физиономии, а на руках у стоявшего слева извивался Пессимист. Всех троих Мэй уже видела, когда Грот Девяти Татей был еще цел. Призрак посередине, с всклокоченной бородой, пухлыми щеками и повязкой на глазу, сжимал в левой руке водяной пистолет, наполненный водой из Мертвого моря.

— Позвольте представиться, — протягивая перепачканную в грязи руку, отрекомендовался он. — Я Колченогий Пити. А ты не слабо вымахала. Но это ты, нас не проведешь.

Оглядев Мэй с головы до ног, он расплылся в щербатой улыбке, обнажая все семь имеющихся в наличии золотых зубов, а потом цепко ухватил запястье Мэй, одновременно вытаскивая из кармана обрывок веревки.

— Зато теперь ты выглядишь на миллион! — подмигнул тать, еще шире расплываясь в ухмылке.

— Вот только мы одни, почитай, и выбрались. Потому что смекнули вовремя, — разъяснил Пити, чистя между зубами выдернутым из бороды волосом. — Тать всегда знает, когда ноги уносить.

Пити восседал на водительском сиденье раскрашенного под песчаные барханы автомобиля — очень искусный камуфляж, с нескольких шагов не различишь. Полосатая тельняшка обтягивала выпирающее пузо. Вместо одной ноги из мешковатой штанины торчала деревяшка. На заднем сиденье со связанными руками приткнулась Мэй, стиснутая с двух сторон сообщниками Пити. Одна из них, коренастая, с одутловатыми сизыми щеками, носила имя Безголовая Гвеннет. Поперек горла у нее тянулся фиолетовый рубец — память об отрубленной голове, а карие глаза вспыхивали злобной радостью при виде Мэй. Пессимист, зажатый у Гвеннет на коленях, явно задыхался под ее необъятной грудью. Справа от Мэй сидел долговязый, как бобовый стебель, дядька в полосатой черно-белой тюремной робе. Он представился как Тощий Шкиппи и теперь нервно теребил отнятый у Мэй колчан со стрелами, поминутно облизывая пересыхающие губы и слегка покачиваясь вперед-назад.