Галина Галахова - Про того, кого не заменить

ТАК НАЧИНАЛАСЬ ЭТА КНИГА

Когда Леониду Васильевичу было восемь лет, он был непослушный и озорной, как второклассник Пчелинцев.

Лёня жил на Полюстровском проспекте — тогдашней окраине Ленинграда. Замечательное место! Как ударишь лопатой землю, оттуда фонтан полюстровской воды. Хочешь — пей, хочешь — обливайся!

Недалеко от его деревянного дома лежали совхозные поля. Рядом с домом стояли сараи. В сараях мычали коровы, хрюкали свиньи. По двору разгуливали куры и гуси.

По улицам разъезжали лошади с телегами. Лошади цокали копытами, а телеги громыхали по булыжнику. Самое звонкое цоканье было у лошадей, на которых сидели всадники. Это были «конные милиционеры» с кобурами на боку. Что за удивительное зрелище! Можно было взгромоздиться на забор, заслониться от солнца ладошкой и долго смотреть вслед всадникам, пока они не скроются из вида и не стихнет звон подков. А потом можно спрыгнуть на землю, где много осколков стекла — жёлтые и зелёные стёклышки. Поднять осколок и посмотреть на небо, и закричать всем, кто услышит: «Смотри, смотри — зелёное небо!» Посмотреть на небо, а потом выхватить из кучи мусора палку и начать прыгать на той палке. И вот уже у тебя настоящая лошадь, и ты — настоящий всадник, пока не закричит мать:

— А ну, марш, домой!

Тут всё пропадёт, и ты — просто Лёнька.

А назавтра выйдешь во двор и увидишь, как большие мальчишки вырезают из дерева сабли и пистолеты. Путаешься у них под ногами и смотришь, пока не прогонят:

— А ну, оголец, вали отсюда!

Прогонят с одной стороны, потом с другой, пока не надоест с тобой связываться. Скоро уже тебя не замечают — и можешь смотреть сколько хочешь.

Не напрасно сидишь на брёвнах: ты многому научился. Теперь дело только в ноже, материала поблизости сколько угодно.

А потом один сидишь и строгаешь вовсю. Сначала получается коряво, руки в порезах. Но разве обратишь на это внимание, когда на твоих глазах из простой доски получается настоящий игрушечный пистолет!

— Лёнька, дай мне!

— Сам сделай.

— Да мне некогда. Вчера играли. Сегодня играем. Завтра опять будем играть.

— Ну ладно! На!

Во дворе горкой сложены брёвна. Из-под них торчат шершавые лопухи. Лезет трава. Трава зелёная-презелёная. Она омыта дождём. Только что он кончился — и снова начинается игра. У мальчишек мокрые рубашки, мокрые волосы.

Мальчишки ничего не боятся, лишь боятся они материнского крика. Как заорёт на весь двор — ей что:

— Какой такой генерал?! Да я этого генерала сейчас крапивой…

Идёт время. Зимы сменяются вёснами, вёсны уходят в лёта, лёта превращаются в осени. Осень становится зимой. И снова всё повторяется. Лишь старятся матери да растут сыновья.

Лёня Брюс окончил начальную школу. Тогда это было четыре класса. Всё время Лёня был хорошим учеником. Получал похвальные грамоты, дарили ему книги с надписью «За отличные успехи и примерное поведение».

Наступила середина июня.

— Мам, я гулять!

— Гуляй. Ты у нас человек свободный. Каникулы.

Лёня бросился на улицу. Повезло. В магазин не послала, работы никакой не поручила. Свободен!

Во дворе на брёвнах сидели мальчишки.

— Лёнька, в казаки-разбойники играем? — крикнули они.

— Вчера всё утро проиграли.

— Играешь в двенадцать палочек?

— Вчера весь вечер проиграли.

Двенадцать палочек… забытая игра его детства.

Что может быть её интереснее! Положишь на землю рюху или другую какую-нибудь колобашку. На неё наклонно поставишь дощечку. На нижний конец дощечки, лежащий на земле, сложишь двенадцать палочек. И что есть духу закричишь: «Санька!». А сам как дашь ногой по другому, приподнятому, концу дощечки — и бежать. Палочки подпрыгнут высоко и разлетятся — какая куда. Вызванный тобой Санька летит как пуля, собирает палочки, считает, ищет запропастившуюся, чтобы потом выкрикнуть следующего. Все тем временем прячутся…

Можно так заиграться, что обо всём забудешь. И есть тебе совсем не хочется.

Есть захочешь, когда чуть живой от усталости придёшь домой и мать нальёт тебе тарелку щей с мясом. В руках держишь хлеб. Какого цвета хлеб? Какого он вкуса? Не замечаешь этого. И только потом, как будто в другой жизни, когда тебе выдадут геометрически ровный кусочек хлеба, поймёшь что к чему.