Николай Носов - Мишкина каша

— Какая злая! — бормочу в возмущении я.

— Вот и глупый! — усмехается мать. — Тётя пошутила, а ты плюёшься как верблюд, фу!

— А зачем ты хотела меня отдать?

— Да никто не хотел и брать-то тебя! Шуток не понимаешь!

«Что это за шутки такие? — мучительно ломаю голову я. — Один говорит: „отпилю голову“, другой: „продайте мальчика“, третья просто хочет забрать навсегда, и всё это говорится только, чтоб посмотреть, поверю я или нет. Если не поверю, то, значит, глуп ещё и надо мной можно смеяться».

Мне, однако ж, не нравится, когда меня считают глупым, и я стараюсь каждый раз догадаться, правду говорят или просто для смеха. Всё же я ещё слишком доверчив и всегда попадаю впросак.

Вот мы и дома. Вечер. Отец приходит с работы. В руках у него бумажный фунтик. Я с радостью бегу навстречу:

— Что принёс, папка?

— Гвозди жареные, сынок, маленькие и большие.

— Вот хорошо! Мне больших, — с радостью говорю я и, запустив в пакет руку, вытаскиваю горсть обыкновенных железных гвоздей.

Все смеются, видя моё недоумение, а я прячусь за шкаф и не хочу вылезать оттуда.

— Знаешь, ты кто? Ты осёл, — сообщает мне мой старший брат, который уже ходит в школу и поэтому считает себя очень умным. — Разве ты не знаешь, что гвозди железные? Их не едят, а забивают в стену.

Ещё бы я не знал этого! Но когда отец сказал «жареные», я подумал, что речь идёт о каких-то ещё неизвестных мне съедобных гвоздях, и вот снова попался на удочку. Может быть, если бы я как следует поразмыслил, то догадался бы, что отец шутит, да вся беда, что я ещё не научился как следует напрягать свой ум.

Всё же мне удалось однажды разгадать шутку отца, и это доставило мне такую огромную радость, что я даже расхохотался.

У нас есть сосед. Только он не русский, а немец. Когда была война, он попал к нам в плен, а потом так и остался жить у нас. Иногда он заходит вечерком к отцу поболтать о том о сём. Я люблю слушать их разговоры, так как немец очень забавно коверкает некоторые наши слова.

— А ваш старшенький ошень кароший малшик, — хвалит немец моего старшего брата. — Я иногда приходить, он всегда за книжкой сидеть. Ошень смирный.

— Да, — соглашается с серьёзным видом отец. — Он у нас действительно смирный, когда спит, — добавляет отец как бы вскользь.

Брат, который обычно по целым дням гоняет с друзьями футбольный мяч по улице и только к вечеру садится за уроки, слышит, что его хвалят, и надувается от гордости, как индюк. А я изо всех сил стараюсь понять, с чего это отец вдруг начал хвалить брата, в то время как он постоянно бранит его за непослушание. Мать тоже всегда жалуется на различные его шалости. И потом, думаю я, почему отец говорит, что брат смирный, когда спит? Почему, когда спит?

Я стараюсь представить себе брата спящим. Вот он лежит на кровати и мирно похрапывает. Конечно, он смирный. Во сне ведь никто не шалит — все смирные. Может быть, отец хотел сказать, что брат смирный, лишь когда спит, а вообще-то, когда не спит, он вовсе не смирный. Немец, который, как видно, соображает не быстрее меня, начинает потихонечку хрюкать. Я вижу, что догадка моя верна. Неожиданная радость распирает мне грудь, и я хохочу во всё горло.

Я был очень рад, что разгадал шутку отца. И было мне весело. А когда немец ушёл, брат позвал меня на кухню и потихоньку, так, чтоб никто не слышал, сказал:

— Хочешь, я тебе дам хорошего тумака?

В то время я ещё не знал, что это за штука — тумак, но сделал вид, будто прекрасно понял, о чём идет речь, и сказал:

— Давай, если хороший.

Тут я получил такого тумака, что чуть не полетел вверх тормашками.

— Будешь ещё смеяться — снова получишь, — пригрозил брат. — В другой раз смейся поаккуратней!

Я опять пострадал из-за своей недогадливости.

Чтоб рассмеяться шутке, надо сперва понять, разгадать, расшифровать её. Если мы не поймём шутки, то и смеяться не станем. Разгадав шутку, мы испытываем довольство собой, радуемся своей сообразительности, догадливости. Эмоция радости в данном случае возникает в какой-то мере оттого, что мы с честью вышли из испытания, поставленного нашей сообразительности.

Мы можем испытать радость, разгадав загадку, но когда говорится загадка, то обычно предупреждают, что будет загадка, когда же говорится шутка, то никакого предупреждения нет. Шутка поэтому является испытанием не только силы нашего ума или нашей осведомлённости, но и остроты ума, быстроты сообразительности, догадливости. Если мы слишком долго будем думать над шуткой, то тем самым докажем свою умственную неуклюжесть, неповоротливость и дадим повод посмеяться над нами.