Дмитрий Суслин - Как Димка за права человека боролся

– У меня тоже, – добавила Катя. – Можно мы пойдем?

– Конечно можно. Я не имею права вас задерживать. А вот угостить конфетами напоследок имею полное право.

И Петр Васильевич дал нам еще по три конфеты. Вот какой добрый прокурор. Теперь я понимаю, почему Вика всегда такая улыбчивая. Наверно ее одними конфетами кормят. Если бы меня так кормили, я бы тоже все время улыбался.

– Ну, все, Леша, мне уже в театр пора, – грустно вздохнув, сказала Катя, когда мы из Викиной квартиры вышли. – А как все здорово было! Сначала ты мне столько интересного рассказал про неприкосновенность, затем Петр Васильевич про мою игрушечную собственность.

– Я тебе завтра еще что-нибудь расскажу, – пообещал я, решив узнать у Димы про другие разные права человека, а если он не сможет, то я и сам могу Викины книжки полистать. А что, разве я глупее моего брата? Ну и что, что младший. Подумаешь!

Я проводил Катю до ее двери, мы попрощались, и я побежал домой.

Вернувшись домой, я первым делом рассказал брату о том, где мы с Катей были и что узнали. Дима выслушал мой рассказ с большим интересом и заставил меня рассказать обо всех подробностях. У меня в кармане остались еще две конфеты, и я угостил Диму. У нас с братом так принято, если кто из нас что-то получает вкусное, то обязательно потом делится. Нас мама этому с детства научила.

– Надо же, – удивлялся Димка, жуя конфеты Петра Васильевича, – ребенок тоже имеет право на собственность. Ну да, конечно, как и любой человек. Наверно об этом в конвенции о правах детей написано. Я ее только читать начал, наверно не дошел.

– А много ты уже в своей тетрадке статей написал? – спросил я.

– Да, я уже всю Всеобщую Декларацию прав человека выписал. Все тридцать статей.

Смотрю, действительно страниц десять мой брат уже исписал. Во, дает! Совсем человек помешался на этих самых правах человека. Хотя конечно, если твои права так жестоко нарушили, еще как заинтересуешься.

– А почему у тебя и Декларация прав человека есть, и Конвенция о правах человека тоже есть. Чем они друг от друга отличаются?

Дима задумался, а потом и говорит:

– Конвенция больше. В ней статей много, и толще она.

– Ты думаешь, только этим они отличается? – засомневался я.

– Ладно, – отвечает Дима, – дай мне срок три дня, и я скажу тебе, в чем тут штука. Вот почитаю я эти книги и учебники и тебе скажу.

Тут я сам на себя разозлился. Кто меня за язык дергал с этими глупыми вопросами? Зачем меня понесло свой любопытный нос совать, куда не следует? Сейчас Дима опять залезет в свои книги, и я снова один останусь. Эх! Отнимает жестокая жизнь у меня брата.

– А Катька твоя глупая! – сказал Димка, листая свои книги и что-то там выискивая. – У нее такой добрый папа, он никогда ее игрушки не выкинет. Только грозится.

Тут Дима абсолютно прав. У Кати очень добрый и замечательный папа. Тут только позавидовать можно такому папе. Вот у нас с Димой вообще нет папы. Ни доброго, ни злого. Вообще-то он есть. Но он с нами не живет. Мы вообще не общаемся.

Как только вспомнил я, что живем мы с Димой без отца, сразу мне грустно стало. Это же так скучно без папы жить. Даже поиграть не с кем. У всех детей папы есть. Во всяком случае, почти у всех. И жизнь у этих детей нормальная. И семья у них нормальная. Это у нас с Димкой неполная семья. Да, так даже наша учительница говорила кому-то, я случайно подслушал. А Димка как-то раз увидел классный журнал, а там списки детей и их родителей. У всех детей записаны отец и мать, а у него только мама, а графа, где отец – пустая. Это он мне сам рассказывал. Наверно у меня в классном учительском журнале такая же печальная картина. Как это несправедливо.

От этих грустных мыслей я даже играть не стал. Сидел себе за шкафом на кровати и думал о том, как было бы хорошо, если бы от мамы наш отец не ушел. А ушел он так давно, что я даже не помню, как мы вместе с ним жили. Сколько себя помню, так мы только втроем и живем: мама, Димка и я.

Иногда я к Диме пристаю и прошу его рассказать что-нибудь про папу. Он ведь с ним дольше жил, потому что старше был и уже все понимал. Но Дима такие расспросы не любит. Отмахивается:

– Ничего не помню, только ссорились они да ругались. Вот и все дела.

– Неужели ничего хорошего не было? – удивляюсь я каждый раз.

– Да нет, наверно что-то хорошее и было. Только я не помню.

Эх, а я бы помнил. Только я тогда совсем маленький был, еще грудной, когда мы остались одни. Хотя как-то еще в первом классе, когда мы куда-то ехали в троллейбусе, меня вдруг Димка как толкнул локтем в бок и зашептал: