Владислав Крапивин: Мальчик девочку искал

Гуська, однако, мыслил более здраво:

– А если булькнешься с плота в этом железе? Никакие киты тебя не спасут.

– Не булькнусь! Плот вон какой большущий, не опрокинется! Мы на нем переедем как на корабле!

– Ладно, переедем. А где там искать Звенку? – сказал опять трезвомыслящий Гуська.

Авка и сам думал про это. Сперва казалось: едва они переправятся, и Звенка тут как тут. Но… как она узнает, где именно надо ждать Авку? Да и будет ли ждать? Может, и не думает о нем. А он как ее отыщет среди многотысячной толпы?

А может быть, Звенки и не будет в толпе? Вдруг она скажет: "Больно мне надо толкаться там! Все ноги пообступают…" И останется дома…

А дома – это где? В своей столичной квартире или… Она же любимая дедушкина внучка! А дедушка смотритель маяка! Она часто живет у него. И она знает, что Авке это известно!

Авка попросил у Тита Минутки дядюшкину подзорную трубу. С ней Авка и Гуська опять убежали на берег – в "свои", привычные уже заросли дубняка. Обшарили трубою весь дальний берег. Много интересного было там – и чудные дома с треугольными башнями, и зеркальные купола, и разноцветные паруса у пристаней, и толпы на длинных набережных. Но Авка торопился (Тит дал трубу лишь на полчасика). И мельком глянув на чужую жизнь, Авка стал искать г л а в н о е.

– Не туда смотришь, – сказал догадливый Гуська. – Маяк, он во-он где! На правом мысу. Простым глазом видно.

И Авка увидел маяк. На высоком каменном выступе. Бело-черная круглая башня со стеклянной надстройкой. В трубу все показалось очень близким. Было видно, как полощется выстиранное белье на веревке, протянутой от башни к приземистому домику. На крыльце сидел кудлатый пес. Ходили куры…

А людей не было. И все же Авка всем сердцем ощутил: это т о с а м о е м е с т о!

Так он и сказал Гуське.

Гуська опять остудил его:

– Может, тебе просто кажется.

– Нет! Я чувствую! – И все же Авка засомневался.

Гуська (ох, что бы Авка без него делал?) деловито предложил:

– Давай узнаем точно: Звенкин это маяк или нет?

– Как?!

– Птичка-то у тебя зачем?..

Гуська забрал у Авки желтую искрящуюся ласточку. Выдернул из подола Авкиной рубахи нитку. Обвязал ею скользкую стеклянную птичку.

– На, держи… Да не качай, пусть висит спокойно.

Ласточка повисла на нитке, зажатой в Авкиных пальцах.

– Ну и что? – грустно сказал Авка.

– Подожди… Смотри, куда повернулся клюв!

Стеклянная головка смотрела на дальний маяк.

– Гуська, это, может, случайность…

– Сам ты случайность! – И Гуська крутнул птичку. Она повертелась и опять замерла клювом к маяку.

– Ура… – тихонько выдохнул Авка. И толкнул желтую ласточку сам. И снова она, покачавшись, указала головкой т у д а.

И так было много раз. И Авка радовался все больше, даже приплясывал. И уже не смотрел на Гуську. А тот стоял рядом и держал на ладони зеленого зайчонка. Авка наконец заметил это и почему-то смутился. А Гуська сказал тихонько:

– Он стал очень теплый…

Торжественная встреча назначена была на завтра. На вечер. Чтобы можно было с двух сторон запустить роскошный фейерверк. А сейчас плотники с разных берегов сколачивали посреди пролива две обширные платформы со столбами, перилами и бархатным навесом. Одну – для глав государств, другую для почетных гостей и оркестров. Никалукские мастера все были в желто-черных клетчатых жилетах. В трубу можно было увидеть, как они угощают мешковатых тыквогонских работников чем-то из блестящих бутылок.

Но в конце концов глазеть на пролив и дальний берег надоело. Вся компания побежала за ближний мыс, чтобы искупаться без помех. Потом решили поиграть в галки-обгонялки, трое на трое.

Гуська быстро глянул на Авку и начал расчет:

Удивительное дело, никто не заспорил, что считалка – девчоночья. Авка же понял: Гуська совершил еще одно маленькое колдовство, в дополнение к колдовству с ласточкой.

Вечер пришел светло-синий, с пухлой луной, которая отражалась в спокойном проливе. По всему берегу горели костры. И за проливом по всей береговой кромке тоже мерцала оранжевая россыпь огоньков. И переливались огни города. Доносилась незнакомая музыка. У здешних костров тоже играли на тыквогуслях и крутили мелодии на маленьких переносных тыквофонах.