Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

Юшка поднял батожок с земли, поправил котомку на боку и спорым шагом направился к домам, смутно чернеющим за дорогой.

Когда Кирька бежал от болота, выплескивая на лапти воду из ведра, на пожарной вышке уже трезвонил колокол и из темноты к огню спешили перепуганные люди. Обгоняя друг дружку, они громыхали ведрами, размахивали топорами, вилами, баграми. Ночь наполнялась мужицким гулом, бабьими криками, визгом ребятни. Широкоплечий Иван Базыга, взяв себе в подручные поджарого Ефима Сотникова, полез в угарный чад амбара, и стали они выбрасывать оттуда мешки, туго набитые зерном. Акулина Быстрая с мужицкой ловкостью принимала обгорелые мешки в свои руки, оттаскивала, бросала в бурьян придорожной канавы. Мешки чадили, из выжженных дыр сыпалось зерно. Пахло горелым хлебом. Дуня Калягина выстроила женщин цепочкой от амбара до болота. Ведра, наполненные водой, одно за другим бежали, словно по конвейеру, к пожарищу, где их подхватывали Леська-Ухват и Михаил Садов. Разгоряченные лица были черны от гари, в грязных подтеках пота. Мужики плескали воду в огонь, и горящие бревна презрительно отфыркивались в их сторону едкой, раздирающей глаза гарью.

Подгорелая амбарная крыша гулко рухнула, обнажив ребра стропил, и они буйно заполыхали, сбрасывая на выжженную траву огненные брызги. В пляске огня там и тут шныряли мальчишки. Они кидали песок и росную траву на горящие головешки, топтали их на пепелище, лупили палками.

Блаженный Юшка несколько раз порывался последовать за Иваном Базыгой в дымное нутро амбара, но бабы хватали его за лохматый балахон, оттаскивали назад, и он смирился лишь после того, как ему предложили встать рядом с ними, чтобы по рукам передавать ведра с водой.

Иван Базыга и Ефим Сотников, не выдержав угарного чада, ошалелые- выскочили из амбара, попросили, чтобы Юшка окатил и их водой. Одежда на мужиках дымилась, руки были в ожогах, после Юшкиного душа Ефим, изможденный, свалился с ног, а Иван, почувствовав облегчение, снова двинулся к амбару, где все гудело, ухало и шипело, источая дым и огонь. Жена настойчиво умоляла Базыгу:

— Не ходи, Иван, больше туда! Жжет, как на огненной сковороде. Сущий ад, право… Вот-вот рухнет…

Базыга отвечал ей рассудительно:

— Стены-то еще держаться. Можно, значит, еще разок сбегать. Не пропадать же добру… Эх, была не была!

И, поплевав на ладони, он снова ринулся в огненный ад.

— И я, стало быть, с тобой за компанию. — Кирька тоже потер ладони и бросился следом за Ефимом. — Где наша не пропадала!

В амбаре вовсю гулял огонь. Со стен и крыши колючими крошками сыпались искры. Живые огненные языки, зловеще треща и брызгаясь пламенем, подступали вплотную. Кирька, задыхаясь, закашлялся, прикрыл ладонью ослепшие вдруг глаза. В висках застучало гулко и больно, перед взором набухали, прыгая и вертясь, черные круги. Над головой что-то треснуло, озарилось яростной вспышкой, и Кирька, не видя ничего этого, нутром почувствовал, что обгоревшая балка крыши падает на него. Метнулся в сторону, наскочил на мешок. И в эту секунду словно взрывом сотрясло и ошпарило дымный воздух, под ногами трепаком запрыгало пламя. Кирька вцепился пальцами в концы мешка и попятился к выходу. То ли мешок слишком тяжел, то ли сам ослаб, но стронуть его с места не смог. Совсем рядом, в дыму, послышался голос Ефима:

— Где ты там, Кирька? С мешком застрял?.. Ну и тяжел! Не надорвись. Вместе потащим…

Мешок шевельнулся, пополз к двери, Кирька ухватился за него с другого конца. Вверху что-то обрушилось, ухнуло, и Кирька почувствовал, как ему обожгло спину. Он простонал от боли, поежился и из последней силы рванул мешок за собой.

Вместе с Ефимом они вытянули мешок из пожарища. Почернелый рукав Кирькиного пиджака был прожжен у локтя и чадил. Резкая тряпичная гарь неприятно ударяла в нос, спина ныла, липла к рубахе. Подбежавший Юшка плеснул в него из ведра. Мокрый Кирька сразу воспрял духом, повеселел:

— В огне, стало быть, не сгорел и в воде не потоп, забодай меня коза!

Он провел влажным рукавом по лицу, размазал сажу, осевшую на щеках и лбу, глянул на пылающий амбар. Дубовая дверь сползла с петель, гулко ударилась о землю, превратилась в огненную груду. Балки вверху обгорели насквозь, с шумом и треском переломились, рухнули, выбросив в небо вместе с густым дымом встревоженный рой искр. Бревенчатые стены заполыхали еще ярче, неукротимее. Людей обдало нестерпимым зноем, удушливым дымом, и они отступили от пожарища, придвинувшись к дороге.