Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

— С Максимом разговор мой закончился. А вот с тобой, Степка, еще только начнется. — Дуня подошла ближе, взглянула на брата огорченно, как мать, когда бывает сердитая. — Что ж это ты, братец мой единокровный, нашу семью позоришь? Надо же до такой низости дойти — в чужой карман руку запустил!

— Я в карман не лазил, — обиделся Степка. — Я только чуть-чуть из мешка отсыпал…

— Неси спрятанную муку сюда, — строго сказала Дуня. — Обратно в мешок высыплешь.

Степка неохотно побрел за порог. Взобрался на чердак по лестнице — там он спрятал шапку с мукой. Она лежала на брезенте. Прежде чем спуститься на землю, Степка решил взглянуть, что это там, под брезентом, спрятано? Жесткое что-то, продолговатое, похожее на деревянные брусья. Степка приподнял краешек брезентового покрывала и ахнул — ружья! Много-много, десятка три, а то и больше. Так вот откуда, значит, мужики винтовки берут. А он и не знал. «Одну надо бы себе забрать, — подумал Степка, — пригодится, когда к Чапаеву пойду. С ружьем-то без разговора в отряд возьмут. И муки хотя бы щепотки две-три не мешает припрятать».

Степка вспомнил, что ему говорила Дуня, и не стал ничего трогать: «Лучше, пожалуй, у нее самой попросить. Должна же сестренка понять наконец, что я тоже во имя революции стараюсь».

С таким решением он и вошел в избу. Высыпал муку из шапки в мешок и, обтерев запачканные ладони, позвал сестру из кухни в горницу для секретного разговора.

— Там, на чердаке, винтовки, — начал Степка.

Дуня руками всплеснула:

— Я так и знала! Разнюхал-таки…

— Не бойся. Никому не скажу. И сам не трону, если ты не позволишь. Мне бы только одну.

— Это зачем же?

— К Чапаеву в отряд пойду. Оттого и мукой запасался. И без винтовки мне никак нельзя. Одолжи.

— Одолжить, конечно, можно. Но только напрасно все это. Архип вон в письме пишет — много мальчишек в чапаевский отряд напрашивалось, а он их от себя, как миленьких, шуганул. Запрещено малолетних-то в Красную Армию принимать.

— Меня Чапаев не шуганет. Я военное дело знаю.

— И те, кто к нему просились, не хуже тебя знали. Да, видишь, ничего не вышло. Сомневаюсь, чтобы тебе повезло. А вот на наших добровольцев, которых Иван обучает, уже запрос поступил. В воскресенье снаряжаем их в Николаевск, в подчинение Чапаеву. Обещала я Ивану винтовки за ополченцами закрепить. Не вилами же им воевать! Но десятка полтора и себе оставим. Мало ли что может случиться. Линия-то фронтовая, она ведь не только там, но и здесь через наше село проходит. Наготове должны быть. Вот я и подумываю — убежишь ты к Чапаеву, а кто винтовки сторожить будет? Мать-то стара для этого. А ты… Нет, тебе, пожалуй, доверять рискованно. Мало ли чего тебе взбредет в голову! А задание это не только чрезвычайно секретное, но и очень ответственное. От наших винтовок, может случиться, судьба революции будет зависеть.

— Всей революции? — удивился Степка. — Да ради революции. Вот увидишь…

— В таком разе, — сочувственно улыбнулась она брату, — сторожи! Но только помни — за каждую винтовку головой ответишь…

Степка проводил сестру до ворот. С белесого стылого неба матовым кругом свисало солнце. Было морозно.

— Задержалась, гляжу, зима-то, — вздохнула Дуня. — Весну и близко не подпускает. Только ведь зря упрямится. Весна обязательно возьмет свое. Вот увидишь!

Она поправила на голове платок, вязанный из верблюжьей шерсти, и, уходя со двора, помахала Степке:

— Смотри в оба! Революция на тебя надеется!

Председатель ревкома Архип Назарович Калягин прошелся взглядом по лицам крестьян, тесно сидевших в сумрачной избенке бедняка Ивана Базыги, и спросил:

— Кого, мужики, желаете в комитет бедноты председателем избрать?

Пастух Кирька Майоров поднялся с места, подтянул свои рваные штаны под посконную, враспояску, рубаху, сказал, тряхнув сивой бороденкой:

— Тута и гадать нечего — Дуняшку Калягину, стало быть, предлагаю в председатели. С ней не пропадешь. Она меня, трухлявого, из затмения вывела. И не только меня. Не по ее ли наущению мы барские межи весной распахали, землицей и семенами обзавелись? Теперича нам жить да жить, коли засуха не ударит и кулак не взбеленится, забодай его коза. Дуняшка не из пугливого десятка. Сам Вечерин ее побаивается. Калягину надось, стало быть, двигать в главные.

Беднота поддержала Кирьку, загалдела:

— Дуньку-большевичку в комитет!

— Голосуем за Калягину!

— Ей дело знакомое, пущай верховодит! Более некому…