Рут Сойер: Одна в Нью-Йорке

Став взрослыми, мы, по большей части, перестаем ценить то, что в детстве ставили превыше всего. Вот почему мне очень хотелось передать в своей книге «музыку детства». У Люсинды она родилась из треска роликов об асфальт, у других рождается из чего-то иного. Надо постараться сохранить эту музыку в себе навсегда, ибо она – самое лучшее, на что мы способны.

Конечно, предоставить ребенку свободу действий довольно страшно. Но, мне кажется, в детях столько врожденной мудрости! Как точно чувствуют они людей, самые разнообразные ситуации и происшествия, осмыслить которые им не хватило бы ни образования, ни житейского опыта. И все потому, что вера им дана Свыше, глаза их и чувства открыты, а жажда узнать, увидеть и сделать – всепоглощающа. Зачем же подменять такое богатство? Зачем слишком рано навязывать наши, взрослые ценности? Мы наверняка нанесем этим ребенку огромный вред.

Одержимые самыми лучшими побуждениями, мы вклиниваем между детьми и миром взрослую скованность, взрослее страхи, а порой и безверие. Мы заражаем их тысячами заблуждений, которые, если вдуматься, и самим нам мешают. Уверяю вас: детский выбор пути куда удачнее нашего. Не мешайте ребенку самостоятельно мыслить и принимать решения, и он будет счастлив. И тогда даже те из детей, которых прозвали «трудными», раскроются столь же полно, как раскрылась на одиннадцатом году жизни Люсинда.

Сегодня, я поднялась очень рано. Прежде, чем появиться сейчас перед вами, мне было просто необходимо рассказать Люсинде о премии Ньюберри. Есть только одно место на свете, где ее можно застать. Это Центральный парк. Я прошла в него сквозь Ворота Торговцев, прогулялась взад-вперед по аллее, а потом дошла до тропинки, где рос куст японской айвы. Тут Люсинда с Джоанной играли когда-то в дом. Но я не нашла ни айвы, ни Люсинды. Внезапно я вспомнила, что недавно в парке сломали старое казино. Теперь на его месте детская площадка с песочницей. Где же еще быть Люсинде, если не там.

Я и впрямь нашла ее на детской площадке. Она что-то рисовала пальцем на влажном после ночного дождя песке.

– Ты? – удивленно взглянула она на меня.

Я рассказала ей о медали Ньюберри. Похоже, она обрадовалась.

– Это же потрясающе! – тут же закричала она. А потом улыбнулась и тихо добавила: – Только вот что ты с ней будешь делать? Наверное, тебе захочется ее носить. Но ведь тебя же тогда будут спрашивать, как ты ее заработала. Вот и придется тебе признаваться, что по правде, медаль заслужила не ты, а я.

Это было уже чересчур, и я почувствовала, что просто обязана сбить хоть немного спеси с Люсинды Уаймен.

– Некоторым читателям не все понравилось в книге, – назидательно проговорила я.

– А что же им не понравилось? – приготовилась защищаться Люсинда.

– Ну, им кажется, что смерть Тринкет в книге совсем не нужна.

– А это детям или взрослым так кажется? – немедленно спросила Люсинда.

– Взрослым, – ответила я.

– Тогда понятно, – успокоилась она. – Ты ведь сама знаешь: взрослые вечно придумывают для детей какие-то глупые сказки про смерть. Вроде истории о трех старухах. Одна держит веретено, вторая отмеряет нить жизни, а третья режет своими кошмарными ножницами. Дети никогда не смогли бы такого придумать. В их сказке была бы всего одна-единственная старушка. Такая же добрая, как бабушка в «Принцессе и гоблине». Она сидела бы у огня и пряла нить жизни. И никто никогда эту нить бы не обрезал. Но что же поделаешь, если от смерти все равно никуда не уйти.

И я не смогла ничего возразить на это Люсинде. Я напомнила ей, что сегодня у нас знаменательный день.

– Скажи, что я могу передать от тебя тем, кто вручит мне медаль?

Люсинда повернула ко мне сияющее лицо.

– Скажи, пускай надевают роликовые коньки и едут ко мне в парк. Я им всегда буду рада.

Рут Сойер

22 июня 1937 года

Бой – мальчик-рассыльный в гостинице.

Никель – монета достоинством в пять центов.

Стихи в пер. М. Донского.

Корпия – перевязочный материал, нитки, нащипанные руками из хлопчатобумажной или льняной ветоши.