Сергей Алексеев - Грозный всадник

Надёжно службу несут караулы. Доволен Степан Тимофеевич.

Прошёл он шесть дозорных постов. Остался седьмой, последний. Тут и дежурил Лёвка. "Красавец" он потому, что кончик носа был у него обрублен. Так в шутку окрестили его казаки. Когда-то ходил он походом в Ногайские степи. В каком-то бою и лишился носа.

Стоял Лёвка в дозоре у самой реки, на волжской круче у старых сосен.

Вышел Разин к речному откосу. Никто не крикнул на звонкий шаг. "Что такое?" - подумал Разин. Остановился. Тихонько свистнул. Минуту прождал ответа. Свистнул погромче. Опять тишина.

Прошёл Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой-то звук. Застыл атаман. Прислушался. Да это же просто казацкий храп.

Подошёл Степан Тимофеевич к спящему. Лёвку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиною. Что-то приятное снилось Лёвке. Он улыбался и даже ртом пузыри пускал. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.

Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Лёвка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.

– Эка же чёрт безносый! - обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Затем передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Лёвкиных рук пищаль. "Ну интересно, что Лёвка, проснувшись, скажет!"

Подошёл Степан Тимофеевич вплотную к спящему. Легонько притронулся к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглоушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.

Пришиб казак человека и только после этого стал смотреть, кто же под руку ему попался.

Глянул - батюшки светы! Потемнело в глазах у Лёвки. Бросился Лёвка к Разину.

– Отец атаман, - тормошит. - Отец атаман! Боже, да как же оно случилось?

Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Лёвки в руках пудовый.

Помчался Лёвка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.

Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся.

В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.

– Для первого раза довольно с него плетей.

– Почему же, отец атаман?!

– За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.

– Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.

– Так не порушил. Помиловал, - усмехнулся Степан Тимофеевич, рукой проведя по темени: там шишка была с кулак.

Однако неделю спустя, когда заснул в дозоре другой казак, Разин первым сказал:

– На виселицу!

Строг был Степан Тимофеевич. Ой как строг! Умел он карать. Но умел и помиловать.

Не был Разин святым. Мог и сам выпить. Однако приходил в страшный гнев, когда люди перепивались.

А такое случалось.

Особенно падок к вину был казак Гавриил Копейка.

Встретил Степан Тимофеевич однажды Копейку. Разило спиртным от казака, словно из винной бочки.

Почуял Степан Тимофеевич запах:

– Пьян?!

– Никак нет, отец атаман! - нагло ответил Копейка.

А вранья Разин и вовсе терпеть не мог.

Встретил Степан Тимофеевич второй раз казака. Еле стоит на ногах Копейка. Глаза мутные-мутные. Осоловело на Разина смотрит.

– Пьян?!

– Никак нет, отец атаман! И не нюхал.

Не тронул Разин и на этот раз казака. Но пригрозил расправой.

Не помогло.

И вот как-то казак до того напился, что уже и идти не мог. Полз Копейка на четвереньках. Полз и наткнулся на Разина.

– Ирод! Ты снова пьян?!

– Ни-ни-как нет, о-о-тец ата-та-ман. - Язык у казака заплетался. Я-я ки-ки-сет обронил в тра-тра-ве.

– Ах ирод! Ах тараруй! [2] Тараруй - враль, лжец, болтун. - Обозлился Степан Тимофеевич страшно. - Эй, казаки, - плетей!

При слове "плетей" хмель из Копейки выдуло ветром. Повалился он Разину в ноги.

– Прости, атаман.

– Умеешь пить, умей и похмель принять, - сурово ответил Разин.

Когда притащили лавку и плети, Степан Тимофеевич скомандовал:

– Десять ударов!

Всыпали.

– А теперь и ещё сорок!

– За что же, отец атаман?

– За враньё, за тараруйство, - ответил Разин.

Не любил Степан Тимофеевич врунов. Ложь - самым великим грехом считал.

Казак Ксенофонт Горшок втёрся в доверие к Разину. Началось всё незаметно, по мелочам. То прочистит трубку Горшок атаману, то пыль из кафтана выбьет, то подведёт под уздцы коня. Понадобится что-то Разину, Горшок тут как тут. Даже в баню ходил со Степаном Тимофеевичем, тёр атаманскую спину.