Финн-Оле Хайнрих - Удивительные приключения Маулины Шмитт. В ожидании чуда

Четыреста двенадцать метров, прикидываю я. Вполне себе расстояние.

— Зачем? — спрашиваю.

— Я себя хорошо чувствовала, — отвечает она. — И день такой хороший, хотела птиц увидеть и чтобы солнышко в лицо.

Качаю головой:

— Это ж слишком далеко.

Она кивает:

— Немножко. Метров сто лишних. Там ещё лёгкий подъём у главной улицы. Раньше я его и не замечала, а сегодня он оказался каким-то непреодолимым. Я свою хитрость применяла — ну, ты знаешь: смотреть вниз, на ноги, и приговаривать: «Раз! Два! Туфли надень-ка! Как тебе не стыдно спать!» Так и ползла, шаг за шагом.

Она улыбается. Два метра — две минуты, думаю я.

— Самое странное, что я отчётливо чувствую: мышцы в порядке, им хочется бегать, прыгать, держать равновесие, и они бы отлично справлялись, если б только сигналы из головы до них могли добраться.

Это и есть её болезнь: она пожирает защитные оболочки нервов, как мышь грызёт изоляцию провода. А потом происходит короткое замыкание — и тока больше нет.

— А дальше?

— Прислонилась к дереву, но потом всё-таки потеряла равновесие и упала.

Кажется, у меня сделались большие глаза, потому что мама успокаивающе поднимает руку.

— Ничего страшного! — говорит она. — Приземлилась, как опытный дзюдоист. Ничего, ни царапины!

Её экипировка честно делает своё дело, этого не отнимешь.

— Обидно только, что поблизости никого не было, чтобы помочь мне встать. А одна я не смогла.

— Почему не позвонила?

— Телефон забыла. — Она пожимает плечами, смотрит смущённо. — Ну вот, а потом…

— Что?

— Это было единственное по-настоящему ужасное. Через какое-то время мне захотелось п и сать. Очень сильно. И я не утерпела… Это было правда ужасно: лежишь жуком на спине и… писаешь в штаны, как младенец.

— Мама!

— Было так стыдно! Потом остановилась какая-то машина, вышла девушка, помогла мне встать, позвонила Людмиле и всё такое… Она всё это видела и запах чувствовала. Мне было так совестно! То есть что упала и не смогла встать — это ладно, это, в общем-то, ничего. Но оп и саться? Это уже действительно… инвалидность!

Мама натягивает одеяло до самых глаз, прячется за ним. Я залезаю на кровать, забираюсь к ней под одеяло.

— Ох, мам… — выдыхаю я и обвиваю её руками. Плечи у неё как каменные.

— Чайк у ?

В проёме двери — тёмный Людмилин силуэт. Позади неё — свет дня, а в комнате уже почти совсем темно. Она подходит к нам, в руках — три дымящиеся кружки. Чай пахнет сеном и цветами.

— Могло быть и хуже, верно?

Фразы у Людмилы совершенно обычные, но каждое слово и каждый слог она выговаривает так ловко, что они становятся круглей и словно подпрыгивают, прямо танцуют у неё на языке.

Мы сидим. Пьём. Молчим.

Потом Людмила говорит:

— Это травы из сада моей матери, она молодая ведьма. Учится колдовать. Я вам на кухне поставила банку.

— А сколько же лет твоей маме? — спрашиваю Людмилу, а маме говорю: — Что это за письмо такое было?

— Заявка на место в санатории, Паули, — говорит мама. — Кучу бумажек заполнила.

— Правда?

— Сто двадцать четыре года, — говорит Людмила.

— Птенчик! — киваю я.

— Да, — говорит мама, — если одобрят — поеду на шесть недель в специализированный санаторий, который мы выбрали.

— Отличная идея, Клара, — говорит Людмила. Я киваю: согласна.

— А я? — спрашиваю.

— А ты, — говорит мама, — поживёшь пока у папы.

— Нет, — говорю я.

— Со мной поехать нельзя, к сожалению.

— Тогда я тут останусь.

— Паули, ты же не можешь шесть недель жить тут одна.

— Почему не могу?

— Потому что нельзя. Не разрешается. И так лучше — для Юрия и для тебя.

— Не хочу, чтобы ты говорила его имя.

— А я не хочу, чтобы ты устраивала этот цирк. Он всегда будет твоим отцом, и он не плохой человек. Пожалуйста, перестань. И дай ему шанс!

— Он не заслужил.

— Заслужил. Он очень старается, очень много для нас делает — хотя я его выгнала!

— Это он нас выгнал!

— Нет. Сколько раз тебе повторять?

— Да ясно же: он живёт в Мауляндии, а мы — нет. Так что это он нас выгнал. Так что ничего он не заслужил!

— Почему это?

— Потому! Потому что у него новая подружка! Её зовут Люси де Кляйн, она такая милая, прямо как фламинго! Сплошное ми-ми-ми. Потому что она ещё почти ребёнок. По возрасту ближе ко мне, чем к тебе!

Мама глубоко вздыхает и смотрит на меня. Пожимает плечами.