Но скажите, на что нужен этот французский?!
Наоборот, если бы она не знала его, ей бы не пришлось расклеивать по городу объявления: «Даю уроки французского языка. Кто хочет читать в подлиннике Мопассана…» — а потом бесплатно учить нашего соседа Митю, который и по-русски-то не читал Мопассана и вообще вряд ли знал, кто это такой.
И уж конечно, ей не пришлось бы с пристыженным лицом занимать деньги у нашей бабушки и с извинениями отдавать их через полгода.
Если бы она была дочерью красного генерала!
Но она была дочерью белого генерала. И потому все обстояло совсем наоборот.
…И вот наконец настал день нашего отъезда. Утро выдалось теплым и пасмурным. Я встала ни свет ни заря, что случалось со мной чрезвычайно редко, и вышла за калитку. У водокачки, как всегда по утрам, толпился народ. Люсина мама стирала, водрузив на скамейку большое корыто. Корыто ерзало, грозя свалиться, шлепки мыльной пены пузырились и таяли вокруг скамейки. Люська принимала от матери отжатое белье и развешивала тут же на веревке. Надо сказать, что место вокруг водокачки было самым главным и людным на нашей улице. Хлопнула ставня, кто-то крикнул из раскрывшегося окна:
— Эй, Марзея, ты чего это стирку затеяла? Никак дождик собирается.
— Да не-а, — лениво отозвалась Люськина мама, — распогоживается… — И она посмотрела в небо, где сквозь облака неярко просвечивало солнце.
Словом, все было как всегда.
И тут, переваливаясь на ухабах нашей немощеной улицы, из-за поворота выехал грузовик. А грузовики на нашей окраине появлялись редко. Вот он приостановился на секунду, словно раздумывая, туда ли попал, и не спеша покатил прямо к нашему забору, где шумели и клонились от ветра в сторону верхушки могучих тополей, посаженных еще моим дедом. Грузовик съехал в канаву, подрулил к самым воротам, которые, надо сказать, никогда не открывались, и уткнулся в них своей бульдожьей мордой.
И все, кто стоял у водокачки, побросав ведра, смотрели только на грузовик. И Люська, держа на весу мокрую простыню, смотрела на грузовик. И я смотрела на него, чувствуя, как что-то сдвигается во мне, на улице, в мире…
— Лена! — вдруг испуганно выкрикнула Марзея и бросилась к нашей калитке. — За вами приехали!
И сразу все ожило, загомонило, засуетилось. Кто-то пытался открыть ворота, но они никак не поддавались. Кто-то волочил из дома сундук. Кто-то придерживал за ошейник лающую до хрипоты, рвущуюся из рук Майку. Кто-то обнимал плачущую бабушку…
И вот я уже сижу в кузове, зажатая тюками и чемоданами. И грузовик деловито катит по городу. Какой он, оказывается, большой, наш город! Чего в нем только нет: и заводы, и парки, и больницы, и барахолки, и кинотеатры, и кладбища…
Мама поминутно смотрит на свои ручные часы. У нее большие мужские часы (папа оставил, когда уходил на фронт). Ни у кого больше нет таких часов — с крупной металлической сеткой (от удара), словно окно за решеткой. Мама боится опоздать. Ее страх передается и мне: вдруг, в самом деле, приедем, а поезд уже ушел? Что тогда делать? Возвращаться обратно?
Но думать об этом некогда, потому что вот уже и вокзал — небольшая площадь, стиснутая горами. Подумать только, оказывается, в нашем городе есть даже горы! Никогда бы не догадалась.
А теперь новая суматоха: нужно найти свой поезд, свой вагон, нужно разгружать вещи. Шофер нервничает, ему пора обратно в город.
Но напрасно мы торопились. Напрасно боялись опоздать.
Уже и вещи были внесены и даже расставлены и разложены по вагону. Уже и грузовик с быстротой и легкостью порожняка укатил в город. Уже мы не раз и не два расцеловались с провожающими. Уже и вокзал, вызывающий сначала мое любопытство, порядком наскучил. И даже солнце зашло за кучу щебня и скрылось за ней, как за серой горой, а его место заняла большая луна… А мы все стояли.
Я забралась с ногами на сундук и не заметила, как уснула.
А наутро к нам пришла Наталья Ивановна. Первой ее унюхала Майка. Она вдруг взвизгнула и, оборвав поводок (на всякий случай мы ее привязали, но что для Майки поводок?), выпрыгнула из вагона. Я тоже высунулась и обомлела. Со стороны вокзала, спотыкаясь на шпалах, как могла быстро шла Наталья Ивановна в своей неизменной белой блузке с тяжелой брошкой у ворота и с ридикюлем царских времен, а вокруг радостно прыгала Майка.
…Дело в том, что между Натальей Ивановной и Майкой издавна существовали особые отношения. Почему-то Майка, резвая молодая овчарка с примесью беспородной крови, именно Наталью Ивановну выбрала в подруги своих сумасшедших игр. Стоило Наталье Ивановне выползти во двор, как собака с радостным визгом летела ей навстречу. И начинался дикарский танец вокруг обезумевшей от испуга старухи. Скоро к визгу собаки примешивался и ее визг. И тогда кто-нибудь из домашних спешил ей на помощь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу