Тут он — глазам своим сначала не поверил! — увидел у самой обочины тракторчонка с прицепом и обрадовался этому драндулету будущего, чуду двадцатого века, как доброму старому знакомому, вернее, как прямо-таки родному дому. Жорж Свинкин радостно взобрался в кабинку, аккуратно и старательно закрыл дверцу, поудобнее устроился на сиденье, мысленно проклял Гаврилу и его тёщу Глафиру Сосипатровну, поблагодарил судьбу и тракторчонка и самым крепчайшим образом уснул.
Приснился ему радостный и вместе с тем тревожный сон. Будто едет он на тракторчонке один, без всякого там бывшего двоечника Гаврилы, — в кромешной тьме. Казалось, не драндулет будущего, не чудо двадцатого века, а всё вокруг тарахтит, трещит, скрипит, повизгивает… Жорж Свинкин очень цепко держится за руль, сам весь трясется вместе с кабинкой, сам вроде бы тарахтит, трещит, скрипит, повизгивает, а сквозь все эти оглушительные звуки слышатся требовательные милицейские свистки…
И внезапно понял Жорж Свинкин со страхом, что он не сон видит, а в самом деле едет один на тракторчонке, чуде двадцатого века, драндулете будущего. Бескомандный тренер весь сжался от ужаса, металлические зубы выбивали мелкую дрожь…
Впереди ехала машина с мигалкой над кабиной, и в темноте ярко горели слова «прошу остановиться». Слева и справа тракторчонок сопровождали мотоциклы. На Жоржа Свинкина были направлены яркие лучи электрических фонариков.
Трели милицейских свистков прекратились, и псевдотрактористу стало совсем не по себе: он всегда, всю жизнь знал, ещё когда сидя торговал газированной водой, что с милицией шутки плохи, если совесть твоя не предельно чиста.
Дверца справа открылась, и в кабине оказался человек, он, оттолкнув плечом, скажем прямо, обалдевшего водителя, что-то нажал, что-то покрутил, и тракторчонок остановился.
— Выходите!
Конечно, Жорж Свинкин был почти уверен, что в данном случае он почти ни в чём не виноват, и его единственным желанием было немедленно сообщить о подлинном виновнике всей этой мазутно-самоходной истории, и он громко прохрипел:
— Гав… гав… гав…
— Прекратите паясничать, гражданин Свинкин! — остановил его строгий голос.
— Гав… гав… га-а-ав…рила!
— Ваши документы, гражданин Гаврила Свинкин!
Щурясь от света фар и фонариков, Жорж Свинкин, смею вас уверить, уважаемые читатели, понял, что он попал вроде бы в совершенно безвыходное положение, и сразу замёрз от страха. Ведь полторы минуты назад он был убеждён в своей невиновности — и вдруг… Если его задержали только по жалобе золотого, но вредного человека Глафиры Сосипатровны, Гавриловой тёщи, — это одно, а если… И собрав всю силу воли, все остатки мужества, Жорж Свинкин скрипло, но с большим достоинством прохрипел:
— Я тренер футбольной команды «Питатель» Жорж Робертович Свинкин. От меня сбежал вратарь, мне крайне необходимо сейчас же попасть в леспромхоз. А Гав… агав… агав… А… Гав…рила меня подвел! Он во всем виноват! Даже в моем внешнем виде! Это он меня обмазутил!
— Ваши документы, гражданин!
— Нет у меня документов! — жалобно признался Жорж Свинкин, — их у меня украли вместе с деньгами! А послезавтра у меня игра, уж не помню где, а вратарь сбежал, а я его ищу…
— А на каком основании вы угнали трактор? Почему выдавали себя за государственного тренера? Почему угрожали оружием и обокрали гражданку Глафиру Сосипатровну Суслопарову? Почему не реагировали на наши приказания остановиться?
А Жорж Свинкин понятия не имел, что значит слово РЕАГИРОВАТЬ, но зато не ошибался в том, что дела его весьма и весьма плохи и будут ещё значительно хуже, если он не придумает какую-нибудь суперхитрость… Хитрость, так сказать, люкс!
— Дорогие и уважаемые товарищи милиционеры? — торжественно и скрипло прохрипел он. — Может быть, даже вполне может быть, что я в чем-то немножко и виноват. Я за всё отвечу. Если потребуется, понесу заслуженное наказание. Но отвезите меня, пожалуйста, сначала в леспромхоз! Дайте мне возможность найти моего вратаря! Помогите развитию футбола! Огромная армия болельщиков будет вам благодарна!
Просьбу его обещали удовлетворить, и Жорж Свинкин бодро направился к машине с зарешеченными окошками.
Едва тронулись с места, как ему стало едва ли не весело: да он всё свалит на этого негодяя Попова Николая и на ещё большего безобразника — бывшего двоечника Гаврилу! Он столько наврёт про них, что… ха-ха-ха!.. что… хо-хо-хо!.. что… хи-хи-хи!.. что… хе-хе-хек!.. Почему хек? При чём здесь хек? Но ведь действительно хек какой-то получается… А что он может наврать, предположим, об этом негодяе Попове Николае, если даже не знает, что вратарь без него делал?
Читать дальше