Сильвия Раннамаа - КАДРИ

Я ушам своим не верила и так радовалась! Я даже не успела сообразить, что не смогу остаться в своем классе: мне ведь долго придется пролежать в больнице, а потом, как говорил доктор, меня отправят в детский санаторий. Значит, я отстану от класса. Наш класс такой замечательный, и никто еще не оставался на второй год, хоть отстающие найдутся – взять, к примеру, меня и Юту.

Все это я вспомнила лишь тогда, когда Анне и бабушка уже ушли. Мне еще многое вспомнилось, и я вдруг поняла, что хватит мне жаловаться на жизнь. Был, конечно, этот ужасный случай, но ведь после него все и обернулось к лучшему. Меня больше не подозревают! Анне за меня заступилась! Анне! Она такая красивая, умная и добрая. А вдруг мы подружимся? Правда, я всего только Кадри, Растрепа, но вдруг мы хоть немножко, хоть чуточку подружимся? Что бы такое сделать, чтоб заслужить эту дружбу?

Вчера после обеда в нашу палату вошла няня и спросила:

– Кто тут Эльза Сарап?

Оказалось, что это новая больная на соседней койке. Ей передали цветы, сверток и письмо.

Эльза Сарап? Ведь есть такая писательница – Эльза Сарап. Вдруг это та самая? Я искоса поглядела на соседку. С виду совсем обыкновенная женщина. И вовсе не такая уж красивая. Я, правда, не знала, как выглядят писатели, но все же мне трудно было поверить, что настоящая писательница может обойти трамвай не с той стороны, попасть под машину и оказаться рядом со мной на больничной койке.

Я увидела, как она достала из ящика тумбочки очки, надела их и стала читать письмо. Потом она приподняла очки и вытерла слезы. Очки! И плачет! Нет, это не писательница! В свертке, который она развернула, оказалась большущая коробка шоколадных конфет и мандарины. Она попросила одну больную, которой уже разрешили ходить, угостить всех. Мне досталась половина этих чудесных конфет и еще несколько мандаринов.

«Нет, все-таки она писательница», – подумала я, и мне очень захотелось узнать, так ли это, но спросить я не посмела. Притихнув, я лакомилась конфетами и любовалась корзиной цветов на ее столике.

Но вечером в палате, как всегда, начались разговоры. Лишь моя соседка не принимала в них участия. Меня опять одолело любопытство, и я рискнула спросить:

– Простите, вы правда Эльза Сарап?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – спросила, в свою очередь, соседка и улыбнулась.

Я осмелела:

– Вы писательница?

– Отчасти, – ответила она. – Но откуда ты знаешь? Для таких маленьких, как ты, я ничего не написала.

– Я читала «Восстание». Это вы написали?

Она подняла брови:

– Да ну?! Прочла? Но тебе ведь не понравилось, правда?

– Нет, почему же, только...

Я, конечно, постеснялась сказать, что книга не особенно мне понравилась и что я не дочитала ее до конца. Но она сама сказала с веселой улыбкой:

– Что «только»? Только скучно было, да? Чего уж, говори прямо. Ведь это не для тебя и не могло тебе понравиться. Через несколько лет ты прочтешь книгу снова, вот тогда мы с тобой поговорим, ладно? Лучше скажи, какие книжки тебе нравятся. Ты, видно, любишь читать.

И мы заговорили о книгах. О Пушкине и о «Царе Салтане». Оказалось, что и ей в детстве тоже больше всего нравился «Царь Салтан». Я очень этому обрадовалась. Соседка стала мне все равно как родная. Ласковая, дружелюбная, щедрая, и мы с ней были из одной страны – страны чудес.

Она не стала расспрашивать меня, как другие, о моей домашней жизни, но я сама рассказала ей обо всем: о матери и об отце, о нашем подвале, и даже потихоньку призналась, что всем тут наврала. Я была уверена, что она начнет стыдить меня, но она сказала тихо и, как мне показалось, очень нежно:

– Бедняжка!

У меня сразу слезы подступили к горлу, и я рассказала ей еще, что мне очень хочется быть такой же, как другие дети, и чтобы у меня было много друзей, и чтобы дома у нас было красиво. Она молча выслушала меня, а когда я кончила, сказала:

– Вполне тебя понимаю. Но только многое зависит от тебя самой. Постарайся быть молодцом, и тогда твое положение и положение бабушки изменится к лучшему. Обязательно изменится, уж поверь мне! Главное – не унывать!

И я ей верю. Верю твердо. Только одного я не знаю: как мне стать молодцом. Но, может быть, она знает? Наверно, знает, и я когда-нибудь выпытаю у нее этот секрет.