Скотт О'Делл - Остров Голубых Дельфинов

Я не зашла в пещеру и не взяла с камня ожерелья. Ночевала я недалеко от хижины, там, где раньше оставила корзины. С рассветом я вернулась в глубь лощины и притаилась на поросшем кустарником уступе. Он находился рядом с источником, и вход в пещеру был виден оттуда как на ладони.

Взошло солнце и пронизало лощину светом, У меня перед глазами лежало ожерелье.

Теперь его бусины казались даже чернее, чем ночью, и их было много-премного. Мне очень хотелось спуститься и сосчитать их, посмотреть, сможет ли ожерелье дважды обвить мою шею, но я сдерживалась.

Я просидела там всё утро. Солнце уже стояло над головой, когда Ронту залаял и снизу до меня донеслись шаги. Из зарослей, напевая какую-то песню, появилась алеутская девушка. Она подошла к пещере и умолкла, заметив, что бусы по-прежнему лежат перед входом. Она подержала их в руках, положила обратно на камень и заглянула в пещеру. Там ещё стояли две мои корзины. Алеутка напилась из родника и двинулась через кусты назад.

Я вскочила.

– Туток! – крикнула я, пускаясь следом. – Туток!

По тому, как быстро девушка появилась из кустов, я поняла, что она явно ждала меня.

Я подбежала к пещере, надела бусы и повернулась к алеутке, чтоб она могла полюбоваться на меня. Ожерелье обернулось вокруг шеи целых три раза. Бусины были не круглые, а продолговатые, овальные, такая форма требует большого мастерства.

– Уинча, – сказала девушка.

– Уинча, – повторила я за ней, с трудом выговаривая непривычные звуки. Потом я произнесла слово «красивый» на нашем языке.

– Уин-тай, – повторила алеутка и засмеялась от непривычности для неё этого слова.

Затем она прикоснулась к бусам и проговорила их название на своём языке, а я сказала, как они называются на нашем. И мы стали тыкать пальцем в самые разные вещи – родник, пещеру, летящую чайку, солнце и небо, спящего Ронту – и сообщать друг другу их имена, и смеяться оттого, что слова такие разные. Мы сидели возле пещеры, играя в эту игру, пока солнце не стало клониться к западу. Наконец Туток встала и жестом дала понять, что пора прощаться.

– Мах-ней… – начала она и запнулась, ожидая, что я подскажу ей своё имя.

– Уон-а-па-лай, – отозвалась я. Как я уже говорила, это моё расхожее имя, и оно значит Девочка с Длинными Чёрными Волосами. Своё тайное имя я раскрывать не стала.

– Мах-ней, Уон-а-па-лай, – сказала девушка.

– Нах-сей-но, Туток, – отвечала я.

Я провожала алеутку взглядом, пока она не исчезла в кустах, и ещё долго прислушивалась к её шагам. Потом сходила к хижине и перенесла оставшиеся корзины в пещеру.

Назавтра Туток пришла опять. Мы сидели на солнце, учили друг друга разным словам и смеялись. Солнце катилось по небу быстро, и скоро пора было расставаться. Однако на другой день алеутка снова появилась у моего жилища. В этот день, перед самым её уходом, я раскрыла девушке своё тайное имя.

– Карана, – произнесла я, тыча пальцем в себя.

Она повторила слово, но не поняла его значения.

– Уон-а-па-лай, – сказала алеутка, напряжённо сдвинув брови.

Я покачала головой и опять указала на себя:

– Карана.

Глядя на меня широко раскрытыми чёрными глазами, она наконец заулыбалась.

– Нах-сей-но, Карана, – сказала девушка.

Вечером я стала готовить Туток подарок, чтобы отблагодарить её за ожерелье. Сначала я хотела подарить алеутке свои костяные серьги, потом вспомнила, что уши у неё не проколоты, а у меня есть целая корзина раковин от морских ушек, уже обработанных до тоненьких круглых пластинок. Тогда я решила сделать Туток нарядный убор на голову. Колючкой от кактуса я пробуравила в каждой пластинке по два отверстия и нанизала пластинки на тюленью жилу, вставив между ними десять крохотных – с ноготь мизинца – раковин других моллюсков, олив [30].

Я трудилась над подарком пять вечеров и, когда Туток пришла на шестой день, надела венец ей на голову и завязала сзади концы.

– Уинча, – сказала Туток, обнимая меня. Её радость от подарка заставила меня забыть про израненные руки: им здорово досталось, пока я проделывала дырки в твёрдых ракушках.

Туток ещё много раз приходила ко мне в пещеру, но однажды утром она не появилась. Я прождала её целый день, а в сумерках перелезла из пещеры на скалистый уступ, откуда можно было наблюдать за лощиной: боялась, что алеутские мужчины прознали о моём убежище и теперь найдут меня. Ночь я провела на уступе. Холодный ветер напомнил мне о подступающей зиме.